«Я ль буду в роковое время…»
Декабрь 1825 года выдался в Петербурге малоснежным, зато ветреным. В проулках выло так, что простые горожане жались к стенам и шептали: «Голосит как по покойнику!»
В квартире поэта Кондратия Федоровича Рылеева на набережной Мойки в доме № 72 шло бурное обсуждение: выступать против присяги новому царю Николаю I или подождать другого случая? Все обернулись на хозяина, ведь поэт Рылеев был душой Северного тайного политического общества. Кондратий встал: «Мы сильны, и отлагать не должно. Судьба наша решена!»
«Виват! – радостно и разгоряченно закричали будущие декабристы. – Рождество мы уже станем праздновать в стране своих принципов!» Рылеев переплел пальцы: «Я уверен, что мы погибнем… хотя пример, конечно, останется…» Писатель Александр Одоевский, друг поэта, тихо проговорил: «Откуда подобный пессимизм?» Рылеев не ответил…
Да и что мог сказать он, много раз испытавший судьбу на поле брани и получивший одно за другим три предсказания?.. Хотя, конечно, надо верить в лучшее…
Он всегда говорил себе так: и когда строгий отец Федор Андреевич отдал его в Петербургский кадетский корпус, и когда оставил там – на муштру, битье розгами и вечное недоедание – на целых 13 лет. Отец сам был полковником в отставке. Не имея средств, он стал управляющим княгини Варвары Голицыной в ее имении Батово Петербургской губернии, там Кондратий и родился 18 сентября (29-го по старому стилю) 1795 года.
Пророчество первое: «Вы можете быть спокойны…»
Когда он переступил порог корпуса, ему было 6 лет. В силу бедности и неродовитости он не мог рассчитывать ни на какие поблажки. Спасало одно: книги. Уже с 8 лет он начал «марать бумагу стишатами», как выразился один из его наставников. Прочел про Цезаря и решил заделаться великим полководцем и руководствоваться благом народа. Когда же началась Отечественная война 1812 года, написал отцу письмо – восторженное, романтическое – «мечтаю о счастии приобщиться к числу защитников своего отечества!». И едва в 1814 году состоялся выпуск его курса, Рылеев записался в действующую армию.
Вот там-то он узнал, почем фунт лиха и какова изнанка войны. Но он все равно говорил себе: надо верить в лучшее. Его полковые товарищи, такие же артиллерийские офицеры, продвигаясь с боями русской армии, часто захаживали к гадалкам и предсказательницам в тех местах. Всем хотелось знать, вернутся ли они с войны. В одном из захудалых городков Германии товарищи затащили и Рылеева к местной гадалке. Та хоть и была немкой, но одевалась как цыганка. Раскладывая огромные странные карты, трясла широкими разноцветными рукавами, бормотала что-то невнятное. А под конец сказала: «Вы можете быть спокойны, герр офицер. Вас не убьют ни на войне, ни на дуэли». Такой ответ вполне устроил 18-летнего офицера, и ничего уточнять он не стал.
Пророчество второе: «Вы умрете не своей смертью!»
К осени 1814 года полк Рылеева уже обосновался в побежденном Париже. Как ни странно, парижане принимали «освободителей от корсиканского чудовища Наполеона» весьма благосклонно – приглашали на балы, маскарады, суаре и парадные обеды. В столице Франции было и еще одно развлечение – все старались попасть в гадательный салон мадемуазель Ленорман, пророчицы, которую за верность предсказаний Европа звала французской сивиллой.
Не устоял и Кондратий, которому в сентябре как раз исполнилось 19 лет, и он решил узнать будущее. Плохих предсказаний он не опасался, ведь у него уже было вполне благополучное пророчество немецких земель. Однако знаменитая Ленорман отмахнулась от вошедшего русского. «Трудно гадать такому красавцу!» – отшутилась она. Однако юный офицер оказался настойчив: «Не хотите посмотреть по картам – погадайте по руке!»
Вздохнув, Ленорман взяла ладонь Рылеева, но, взглянув, отбросила в ужасе: «Я не могу вам ничего сказать!» Рылеев уперся: «Я настаиваю!» И тогда гадалка выдохнула: «Вы умрете не своей смертью!» Юноша удивился: «Не может быть! Мне уже гадали и сказали, что меня не убьют ни на войне, ни на дуэли!» – «Все будет гораздо хуже! – отрезала Ленорман. – И больше ничего не спрашивайте! Я не скажу…»
От предсказательницы Рылеев вышел в самом тяжелом расположении духа. Он уже много раз слышал, что странная парижская пророчица отказывается гадать русским. А когда ее вынуждают, предсказывает несчастья. Приятелю Рылеева – милейшему Муравьеву-Апостолу – Ленорман напророчила, что его повесят. Глупость какая! По российским законам аристократа никак нельзя повесить – это же позорная казнь для простонародья.
Весной 1817 года Рылеев вместе со своей частью вернулся на родину. Влюбился в дочку воронежского помещика Наталью Тевяшову, написал в честь этого чувства множество лирических стихов и попросил у матери благословения на свадьбу: «Решительно женюсь!» Пришлось, конечно, выйти в отставку и поступить на службу. Но романтические настроения не прошли. «Сумею доплатить Отечеству на партикулярной службе то, что недоплатил на военной», – написал Кондратий матери. Вот таким общественным романтиком был 22-летний Рылеев!..
С осени 1820 года он становится заседателем Петербургской уголовной палаты. Он уже мечтал о том, как станет защищать обиженных и все опять же станет хорошо, но вышло иначе. Несправедливые приговоры шли потоком, но молодой заседатель ничего не мог сделать. «Для нынешней службы нужны подлецы, – с горечью напишет он матери, – а я никак не могу им быть!..»
Неудивительно, что осенью 1823 года Рылеев вступает в тайное Северное общество. К тому времени он уже довольно известный стихотворец. Он сошелся с литературным миром, подружился с Пушкиным. Еще в 1820 году Рылеев создал сатирическую оду «К временщику», став первым политическим поэтом. В 1821–1823 годах он опубликовал знаменитые исторические поэмы «Думы», среди которых культовыми стали «Смерть Ермака» («Ревела буря, дождь шумел,/ Во мраке молнии летали…») и «Иван Сусанин» («Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги…»). Все это положило начало русской гражданской поэзии. Но «поэт в России больше чем поэт…» – и вот уже романтик Рылеев член тайного общества. И вот его трагическое прозрение: «Я ль буду в роковое время…»
Пророчество третье: на крови. Еще до того, как выпал снег, Рылеева пригласили прочитать свои лирические стихи в салон статской советницы Екатерины Татариновой, известной на весь Петербург как «тайная пророчица». Она не гадала ни по просьбе, ни за деньги, но иногда на нее сходили спонтанные предсказания, которые она обычно выражала немного нескладными стихами. Вот и теперь, после того как все приглашенные на вечер разошлись, Татаринова задержала Кондратия. Слова ее были путаны. «Что же делать, как нам быть? – воскликнула она словно в трансе. – Надо Россию кровью обмыть!» – «Вы говорите о крови нового императора Николая?» – глухо спросил поэт. «Нет, о другой крови… – прошептала Татаринова. – Может быть, вашей…»
