Осталось единственное – позаботиться о строжайшем соблюдении мер безопасности. А для этого необходимо выработать новый план. По поводу планов.
Отдыхающий военмор приехал к отцу-крестьянину в деревню летом. Посмотрев на бессистемную, казалось, работу тружеников сельского хозяйства, решил внести в нее элементы флотского порядка
– Мне непонятно, отец, как можно работать, не имея перед собой четкого плана? Предлагаю план на завтра. Если будет вёдро – идем косить сено, если дождь, едем в лес за дровами. Женщины, в случае дождя, лепят пельмени. Если же мы идем косить – делают голубцы. Вопросы есть? Нет. Утверждаю.
Утром ничто не предвещало дождя, и, вскинув на плечи косы, мужчины ушли на луг. Женщины занялись голубцами. Не успели мужики пройти первый прокос, как набежали тучи и пошел дождь.
Мореман, командовавший на сей день парадом, отдал распоряжение.
– В дождь у нас по плану работа в лесу. Сворачиваемся? Косцы вернулись домой.
– Так, бабы, голубцы разлепить! Делать пельмени!
Поехали в лес, но по дороге дождь прекратился, выглянуло солнце. Вернулись домой.
– Пельмени разлепить, делать голубцы!
Итог работы за день известен: ни сена, ни дров. Да и в желудках пусто. Все, как на флоте. К счастью, иногда.
Быстро собрав остатки трапезы, закопав пустые банки из-под консервов в песок и загасив костер, “группа захвата”, согласно единственному имеющемся в новом плане пункту, доложив свое решение на крейсер, двинулась на воссоединение с личным составом корпоста. Ночь предстояло провести в тайге, а утром, если позволит погода, обеспечить выполнение стрельб крейсером. Пройдя километров семь по пеленгам, выдаваемым рацией корпоста, уже в сумерки группы соединились возле зимовья неизвестного охотника на обрывистом скалистом берегу океана. У самого уреза воды разожгли огромный костер, под угли которого в землю зарыли обмазанных глиной уток, предварительно добытых удачливыми охотниками из состава корпоста. Установили график дежурства у костра на ночь и приступили к заготовке крабов. Не к отлову, а именно к заготовке, т.к. крабы сами выбирались на берег, привлекаемые светом костра. Оставалось только брать их голыми руками, отрывать клешни, а туловище с панцирем бросать в костер. Вот и вся премудрость.
В тумане шумел прибой. Разносился рев далекого крейсера подающего сигналы опасности. Мирно потрескивал костер, изредка разбуженная сновидениями тайга вскрикивала предсмертным криком очередной жертвы. Уставшие за день бойцы, подстелив под себя химкомплекты, расположились у костра, пытаясь уснуть. Прелесть ночи и необычайность обстановки нежным теплом разливалась по сердцу и загрубевшей от ветров и соленных брызг, коже. Блаженная ночь, оставшаяся в душе на всю жизнь.
С первыми лучами солнца туман начал редеть. Команда, поданная с крейсера, мигом подняла всех на ноги. Пробежка, умывание, завтрак, горячий, пахнущий хвоей чай, которым никогда не придется побаловаться в кают-компании. Корпост ушел на определенное ему место и приступил к выполнению определенной правилами артиллерийских стрельб работы. Оставшиеся у костра наводили порядок в зимовье и вокруг него, готовили и пили чай, стараясь вобрать в себя его необычайную прелесть.
Отгрохотав залпами, крейсер выслал тот же баркас и тот же шестивесельный ял за моряками, проведшими ночь вне расположения части. Пробившись сквозь прибой, шлюпка подошла к берегу. Нагруженная крабами и людьми, со второй попытки вырвалась на спокойную воду. Всего предстояло сделать три рейса, каждый из которых становился опаснее предыдущего, т.к. волна с каждым ударом становилась злее. Последним рейсом уходила с берега “группа захвата”. Имевший определенный навык управления шлюпкой, я должен был сесть на руль, следовательно, войти в нее последним. Гребцы, налегая на весла, с трудом удерживали шлюпку носом к волне. Сдвинуть тяжелую посудину, придать ей первоначальное ускорение – это задача последнего, садящегося в неё. Напрягшись всем корпусом, уперев ноги в скользящие под ногами булыжники, я сделал первую попытку. Но набежавшая волна одним ударом сбила меня с ног и бросила на камни. Химкомплект мгновенно наполнился ледяной водой. Однако, на счастье, уходящая волна поставила меня в вертикальное положение, лишив тем самым возможности захлебнуться. Приняв ледяной душ, незадачливый рулевой стал резвее и ... вторая попытка увенчалась успехом.
На баркасе меня встретили чисто флотской шуткой:
– Док! Ты сам мог бы и тонуть, но прежде, чем это сделать, нужно было оставить нам ключи от аптеки. Ведь за помин твоей души...
Но бледные лица товарищей говорили о том, что смешного в данной ситуации было мало.
На крейсере, успешно выполнившем все боевые упражнения, озябших военморов ждал горячий душ, теплая постель и вечно недовольный старший помощник.
Снявшись с якоря, корабль направился в Советскую Гавань – родную базу после долгой зимовки во Владивостоке. Предмайское настроение (было 29 апреля), успешно выполненные стрельбы в начале периода плавания (что само по себе праздник для моряка) вызвали в экипаже высокий патриотический подъем. Веселая суета и пенные брызги большой приборки, бравурная какофония звуков духового оркестра, репетирующего новые марши под руководством военного дирижера Михайлова, заливистый лай молодого симпатичного пса по кличке Чоп, недавно поселившегося на корабле, поднимали эти самые патриотические настроения еще выше. Командиры боевых частей, сидя в каюте механика, планировали организацию отдыха личного состава корабля в праздничные дни И рассуждали о том, как лучше этот отдых организовать для себя лично. Именно, рассуждали, т.к. планированием отдыха командиров БЧ занимается старший помощник и командир лично. В медицинской службе праздничные роли среди офицеров-врачей были распределены: каждый имел возможность сойти на берег на двое суток при непременном условии четкого обеспечения дежурства на корабле, график которого был составлен и утвержден мной. Сам же начмед ждал решения Командира.
Торжественно, под звуки духового оркестра вошли в бухту Бяуде, раздвигая носом плавающие тут и там льдины. Лихо развернувшись, “швартонулись” кормой к стенке и завели на бочки швартовы. Прочными канатами и тросами крейсер приковал себя к земле до получения нового приказа на выход. Вахтенная и дежурная служба заступила “по-якорному”. Часовой занял свой пост при входе на пирс, символизируя недоступность военного организма для случайного гражданского люда, собирающегося на берегу поглазеть на эволюции красавца-корабля, флагом своим и стремительными обводами приглашающего в походы, шторма и романтику.
