Затем публика начала задавать вопросы. Люди там собрались проверенные, благонадежные, поэтому никаких казусов быть не могло. И вдруг откуда-то с заднего ряда как пушечный выстрел, громко прозвучало одно убийственное слово: «Подлец!» Хорошо одетый, красивый молодой человек, с лицом, пылавшим от возмущения, и большими гневными глазами, встал и, широко шагая покинул зал. Воцарилась гнетущая тишина. Весь интерес, а главное, смысл конференции сразу пропал, что бы ни говорили потом заранее подготовленные выступающие, клеймо, наложенное одним словом Хамада Курбанова, звучало в ушах у всех присутствующих и не только у них. Десятки, сотни тысяч земляков с уважением произносили его имя. Он сразу стал знаменитым.
Конечно, такой удар ФСБ снести не могла, Хамада посадили в тюрьму. С величайшим трудом старшая сестра Хурбанова Липхан Базаева вытащила его оттуда (видимо, как всегда помогла взятка чиновникам). Джохар целыми днями беседовал с ним, его поражала эрудиция совсем еще молодого человека. После тюремного заключения Хамад почти ничего не ел, отвык. Да и нельзя было сразу менять рацион, чтобы окончательно не испортить желудок. Ваха Ибрагимов на другой день, взяв крытый грузовик, уехал в за нашими вещами. Было оставлено много документов, компьютер с какими-то приложениями к нему, ящики с типографией, фотоаппарат со штативом, тюки с формой (которые Ваха все-таки уберег от мышей) и, наконец, около трехсот красных бархатных коробочек с орденами: «Коман Турпал», «Коман Си».
Через час, средь бела дня, Шалажи начали снова бомбить, клубы дыма поднимались к небу, слышались глухие удары, от которых вздрагивала земля. Бомбардировщики издалека казались игрушечными, поблескивая на солнце крылышками, они то опускались, нанося удары, то опять взмывали в облака. Я, стискивая руки, при каждом ударе сжималась. Там, под этими ударами сейчас находились наши друзья. Мовлихан, не сказав мне, уехала вместе с Вахой. Бомбили снова ту улицу, где стоял наш дом. Только человек, хоть однажды переживший этот ужас, поймет меня.
Поздно вечером они, наконец, вернулись, мы уже не чаяли увидеть их в живых. Вещи сгрузили в небольшом домике из двух комнат с кухней, стоящей на противоположной стороне улицы, через три или четыре дома от нашего. Туда нас еще зимой в Шалажи уговаривал переехать Башир. Раиса тогда побелила стены к нашему приезду.
Временно мы поселились в комнате Башира, самой лучшей комнате в доме. В ней стояли мягкая раскладывающаяся велюровая мебель, телевизор с большим экраном. Окно комнаты выходило во двор, при желании можно было хорошо рассмотреть людей, поднимающихся на высокое крыльцо. Плохо было только одно — эти люди сразу оказывались в маленькой кухоньке-столовой, где я помогала готовить Петьмат, двадцатилетней жене Башира, худенькой черноглазой девушке с белым лицом. Она за один год потеряла мать и ребенка и до сих пор никак не могла оправиться от потерь. Джохар дал ей ласково-уменьшительное имя «Петик», как и все в Чечне, он любил называть своими именами близких людей или тех, кого любил. Мовлихан, например, Джохар шутливо сокращенно называл «Мо», что ей совсем не нравилось. Но он всегда так заразительно смеялся при этом, что невозможно было не начать смеяться вместе с ним.
Наша охрана уменьшилась. Русик из-за тесноты уходил к родственникам, Висхан и Муса располагались в крошечной гостиной на креслах. Деги и племянник Ризвана, Магомед, располагались там же.
Около двенадцати Джохар сделал попытку позвонить по телефону, но кабель оказался перебитым осколками во время бомбежки в Шалажи, пришлось его укоротить. Наконец кое-как позвонил. Говорил недолго, плохо было слышно. Ребята переносили антенну, на разные места, но звук все равно не доходил. Скоро прилетела «Утка», тяжелый самолет-разведчик, с радиостанцией на борту. Эта была настоящая летающая лаборатория. «Утка» глухо гудела высоко нам нами, бороздя небо вдоль и поперек. Потом улетела. За ней, как обычно, прилетели бомбардировщики и начали бомбить окраины Гехи-Чу. На другой день Джохар поехал, как и прежде проверять линию фронта, ночью он опять начал звонить…Наконец дозвонился до Борового, через несколько минут разговор прервался, молчание длилось минут пять. Когда телефон снова заработал, Джохар пошутил: «Ну, что, ребята подсоединились?» На предложение Константина Борового прервать разговор Джохар отмахнулся: «Пусть слушают». Речь шла о будущих мирных переговорах, которые под давлением обстоятельств вынужден был начать Президент Борис Ельцин.
Время сейчас работало не на Россию, и он это прекрасно понимал. «Огромное здание из стекла» (страха), с таким старанием построенное Россией и приснившееся Джохару в начале марта, рассыпалось на глазах. Это была первая часть секретного плана, о которой рассказывал в конце февраля Борис Ельцин, выступая по телевидению. О существовании второй части он только намекнул, поскольку все содержалось в тайне. Первая часть секретного плана состояла в жесточайших бессмысленных бомбежках, карательных акциях против мирных сел и в не оправдавшими себя наступлениях, с огромными потерями по всем фронтам. Линия нашего Юго-Западного фронта не сдвинулась ни на йоту с тех самых пор, как я приехала.
Но 6 марта произошло, беспрецедентное в истории, показательное внезапное взятие Грозного, самого укрепленного по оценкам военных специалистов, города в мире. Оно основывалось на абсолютной новой военной тактике. У нашей маленькой армии не было самолетов, танков, установок «Град», тяжелой и легкой артиллерии — у нас не было тогда ничего, кроме автоматов и горячего, неиссякаемого желания уничтожить жесточайшую несправедливость. Победить можно было только силой духа и «смертью смерть поправ…» Нам нельзя было брать города или села даже на день, потому что тут же прилетали российские самолеты и начинали бомбить, смешивая с землей все живое. Гибли мирные жители, скот, горели дома, сады…
Джохару надо было найти выход… и он его нашел! Никто, кроме него, не верил тогда, что они смогут взять Грозный, все шли умирать… Предварительно Джохар все тщательно распланировал: 1) каждому командиру указал на карте место, где он должен находиться, с какой стороны, на какой улице лучше пройти к намеченной цели; 2) приказал до 6-ти часов утра окружить 9 комендатур, бесшумно снимая вокруг посты; 3) вокруг города оставить людей, охраняющих проходы для отхода назад; 4) дал команду ровно в 6 часов утра начинать стрелять; 5) потребовал три дня держать город, а потом быстро отойти, угоняя уазики, мототехнику. «У нас нет задачи долго удерживать город, наша цель — показать всему миру, как надо брать города!»
