желаете вымыться? — встретил меня капитан П., инициатор импровизованной бани.
— Да неужели в бане? — удивился я.
— Да, и в самой настоящей, натопленной самою природою, — ответил он. — Не верите? Пойдемте. — И он меня повел к юрте, заменявшей баню.
Я был в восторге, полтора месяца не удалось ни разу вымыться хорошенько, когда неделями приходилось спать одетым, а тут — баня.
При нашем приближении рабочие оставили работу и вытянулись.
— Кончили, братцы? — спросил П.
— Так точно, ваше высокоблагородие, почти совсем откопали, теперь юрту с боков заваливаем.
— А отколе это вода такая берется, ваше высокоблагородие? — спросил один из солдат, видимо из менее робких.
— А это, видишь, под землею огонь есть, который и нагревает протекающую близко его воду, вот она и выходит на поверхность земли горячею.
Солдат глупо улыбнулся и, подойдя к собравшимся в кружок линейцам, сказал:
— А чудно, ей-богу, братцы, господа сказывали, что под землею огонь; так как же это мы не спечемся? Должно, брехотня одна.
— Сказывали, значит, так оно и есть, не с твоим кауном [60] господские речи судить.
— Ишь, умник нашелся! — подхватил другой, и солдат сконфуженно ретировался.
— Ну, давай, что ли, чайники, что рот-от разинул! — крикнул на молодого солдата «сердитый» ефрейтор, дядька Максимов.
Солдат нагнулся и зачерпнул в источнике горячую воду.
— А чаю засыпал? — спросил ефрейтор.
— Сейчас, дядька Максимов, засыплю.
— А ты как засыплешь, то чайник-то в воде еще погрей.
— Слушаю.
— Ишь благодать-то, братцы! — повернувшись к солдатам, продолжал ефрейтор. — Господь-то Бог сжалился над солдатом, что ему нечем водицы себе согреть [61] и готового кипяточку послал.
Скоро под всевозможные прибаутки чайник переходил из рук в руки, наполняя деревянные походные чашки.
После обеда я проходил мимо солдатских палаток и слышал разговор:
— А что, Потапыч, с готового-то кипяточку у меня брюхо уж что-то очень болит, а ты как?
— Да и у меня, дядька Максимов, тоже, — должно, придется к фершалу пойти, чтобы каплев дал.
— А что, и в самом деле в околодок сходить, а то, коли на работу какую нарядят, — беда!
И оба солдата направились к санитарной юрте.
К вечеру число больных желудком увеличилось, а на другой день у горячих ключей не было видно людей с чайниками и манерками, были лишь одни мывшие себе белье да купающиеся.
Весь правый берег Аличура был покрыт как бы небольшими лужами, наполненными чистою прозрачною водою, от которой подымался пар. Над одною из таких луж была поставлена юрта. Густой пар валил сквозь верхнее отверстие ее. Я попробовал было войти в юрту, но это оказалось невозможным, до такой степени в ней было жарко.
Я обошел все ключи; их было семь, и температура в каждом была особенная. Как оказалось по исследовании, вода в источниках сильно насыщена серою, и прибрежные камни имели золотисто-желтый цвет от свободного осадка ее. Самый горячий источник имел 70° R, так что когда мы пользовались природной баней, то пришлось прибавлять в источник много ведер холодной воды, чтобы иметь возможность мыться в нем. Для этой цели рабочие прокопали канавку и из реки пустили в нее холодную воду.
Что за блаженство было вымыться в подобной бане, и мы все отдали ей должную честь. С самого утра и до заката солнца, когда на бивуаке раздавался оглушительный сигнал к заре, около бани-юрты толпился народ в ожидании своей очереди.
Аличурские горячие ключи за свое целебное свойство почитаются у туземного населения святыми. Они, как говорили мне киргизы, совершенно излечивают застарелый ревматизм, а также многие другие болезни. Афганцы и стоявшие здесь до 1888 года китайцы также считали их священными и даже построили в честь этих источников кумирню с камнем для жертвоприношений Сума-Таш.
Эта кумирня поставлена около китайской крепости, от которой остались теперь одни лишь развалины. В начале восьмидесятых годов китайцы заняли Памиры под предводительством генерала джандарина Джан-Хунга и, подчинив себе киргизов, поставили гарнизон в выстроенной ими крепости Сума-Таш, где и находились до 1888 года. Во время афганской смуты, когда междоусобия в Афганистане заставили Абдурахмана послать свои войска на Памиры, китайцы были прогнаны, а их крепость разрушена, и только кумирня с жертвенником пощажены неприятелем.
После чудной бани, так приятно подействовавшей на мое самочувствие, я зашел в общую столовую, то есть в длинную палатку, поставленную над двумя вырытыми параллельно друг другу канавами, служившими нам для помещения ног. Народу уже было много — все ожидали завтрака.
Около одного конца стола (которым служила тоже земля, обложенная дерном) столпилась группа офицеров. Один из толпы метал банк, прочие понтировали.
— Бита! — раздавался равнодушный голос банкомета, и его рука, как-то особенно жадно растопыря пальцы, сгребала с положенной доски деньги.
— Господа! Да будет вам — завтрак подан, — кричал с другого конца палатки капитан С.
— Да ну вас с вашим завтраком. Здесь серьезная игра, а он с своим завтраком! Ешьте на здоровье, если голодны! — сердито отозвался штабс-капитан, очевидно сильно уже проигравшийся и питавший надежду отыграться.
Мы уселись за еду и, окончив трапезу, направились по своим палаткам, оставив игроков доигрывать свой штос.
День был жаркий, в палатке стояла невозможная духота; я было лег отдохнуть, но пот градом лил с моего лица, и я выполз наружу.
— Чаю хотите? — окликнул меня из палатки военный инженер Серебренников [62], один из самых симпатичных офицеров отряда.
— С удовольствием выпью чашку, — ответил я и направился к палатке капитана. Я очень любил побеседовать с этим человеком, а тут еще надеялся, что он сообщит мне что-либо относительно нашей судьбы. Но нового я ничего не узнал — мы продолжали сидеть в ожидании распоряжений, а распоряжений никаких не поступало. Становилось просто невыносимо.
У Серебренникова я застал есаула В.; он сидел на ягтане и пил коньяк.
— С легким паром! — сказал он, протягивая мне руку. — Правда, прелестная баня?
— Чудо! — ответил я и присел на складной стул.
— А вот Николай Николаевич интересные вещи мне рассказывает, — сказал капитан, обращаясь ко мне, — об этой рекогносцировке, что за два дня до нашего выступления была произведена Скерским [63].
— Да разве ваша сотня ходила? — удивился я, обращаясь к есаулу, — а я думал — третья.
— А то как же, конечно, наша.
— Ну, так рассказывайте, — перебил нас капитан.
Я превратился в слух и приготовил записную книжку. Эта рекогносцировка меня очень интересовала, и я только ждал случая услышать о ней что-либо. И вот случай представился.
— Итак, господа, — начал есаул, — расставшись с отрядом 5 июля, наша сотня двинулась вверх по реке Ак-су. Погода стояла хорошая, лошади шли бодро, да
