И вот именно туда, в эту «сучью республику», привезли четыреста или даже больше воров.
Белоцерковский и его молодчики хорошо знали, куда их привезли. И заранее, еще в пути, сумели договориться о том, как «с ходу» провести операцию по захвату власти на лагпункте.
Для начала была применена военная хитрость. Белоцерковский и другие известные в блатном мире воры, которых кто-либо из местных «сук» мог узнать в лицо, держались в задних рядах своей колонны, стараясь остаться незамеченными. Те же, что были в первых рядах вновь прибывших в зону, выдали себя за «сук». Это было вполне правдоподобно. Местные знали, что воров в законе на «сучий» лагпункт не повезут. Когда ворота лагеря закрылись за впущенной в зону колонной, произошел обычный в таких случаях диалог. Вновь прибывшие справились у местных, нет ли здесь недобитых воров. Им радостно сообщили, что таковых нет. Одного, случайно сюда попавшего, на днях разоблачили и прикончили.
Появились местные «сучьи» главари, покровительственно принявшие вновь прибывших «под свою высокую руку». И вдруг из задних рядов раздался условный свист. Собравшиеся для встречи вновь прибывших местные «суки», ничего не ожидавшие и растерявшиеся, были мгновенно окружены, избиты, связаны. Заранее сколоченные Белоцерковским «штурмовые группы» рассыпались по зоне — кто в бараки, кто в столовую, кто в баню, кто в хлеборезку. Повсюду шло выявление «сук». Всех их сволокли к одному из бараков.
Часовые, заметившие с вышки драки, происходившие в зоне, дали несколько выстрелов в воздух. Надзиратели и прибежавший на вахту начальник лагпункта что-то кричали с крыльца вахты, ведшего в зону. Однако спуститься вниз никто из них не решался. Да это было бы и бесполезно. Усмирять бунты заключенных внутри лагерных зон с помощью оружия могли только специальные дивизионы внутренних войск НКВД, численность и огневая мощь которых исключала возможность их разоружения заключенными. Лагерному начальству и надзорсоставу входить в зону с оружием строжайше запрещалось. Короче говоря, лагпункт оказался захваченным ворами из харьковского этапа.
Белоцерковский и его приближенные подробно выспрашивали у заключенных лагпункта о том, как тут «погуляли» «суки», обо всех случаях расправ и насилия. Допрашивали и самих «сук», выбивая из каждого признания в преступлениях против «воров в законе» в течение всей их тюремно-лагерной жизни.
На другой день в одном из бараков состоялся суд над «суками». Им предлагали покаяться и вновь принять воровской закон. Это снизило бы меру наказания. Четверо «сучьих» главарей гордо отказались каяться. Их приговорили к смерти через отрубание головы. Здесь же, в бараке, были поставлены четыре плахи — чурбаки для колки дров. Четырех приговоренных, со связанными за спиной руками, кинули на колени перед плахами. Головы легли на плахи, и вверх взлетели четыре остро наточенных топора. Стук ударов и падающих на доски пола голов был заглушен громкой музыкой. Крики ужаса, вырвавшиеся из толпы связанных «сук», ожидающих наказания, заглушить не удалось. Все они громко каялись, молили о пощаде, клялись загладить свою вину любым способом, каким только им прикажут. «Справедливый суд» смилостивился. Раскаявшимся была сохранена жизнь. Однако в назидание себе и всем другим «сукам» им было велено, чтобы каждый сам или с посторонней помощью — либо своих же товарищей, либо «порядочных людей», то есть кого-либо из присутствующих воров, — сломал себе правую руку. Делалось это либо умелым ударом палки, либо каким-то образом с помощью двух палок, между которыми зажимали и ломали руку. Дикий крик, плач, стоны изувеченных смешивались с веселым хохотом зрителей.
К великому моему счастью, сам я этого не видел. Зато рассказов о кровавых днях на Мостовице слышал множество. На нашем 2-м или, как его еще называли, Комендантском лагпункте перебывало много политических, бывших в те дни на Мостовице.
Их рассказы потрясали. Под их впечатлением я написал целую небольшую поэму — «Воровской суд». Не мне судить о ее поэтических достоинствах. Но то, что она является подлинным документом того времени — это несомненно.
Воровской суд (Полубыль)[19]
Как-то в нашу зону
Завели колонну.
— Эй, вы кто?
Откуда вас понавезли?
— Мы из мест различных,
Дальних и столичных
Изо всей России,
Матушки-земли.
С лесопунктов вьюжных,
До каналов южных,
От морей восточных
До северных морей
Возят нас бесплатно
Туда и обратно —
Словом, мы блатные
Из разных лагерей.
Слышно, в вашей зоне
Блатные в загоне?
Слух идет, что «суки»
Одолели вас?
Что ж, давайте сразу
Выведем заразу,
Фарш из них нарубим,
Пустим кровь на квас!
Тишина в бараке,
В плотном полумраке
Три свечи на стенах
Тенями трясут.
Судит двадцать «ссученных»,
Связанных и скрученных,
Наш блатной, суровый,
Справедливый суд.
Отвечайте, «суки»:
Жизнь иль смерть и муки?
Если жизнь — клянитесь
Вновь принять закон.
Для возврата чести
По паре «сук» повесьте.
Ну, а не хотите —
Головы на кон!
Четверо сказали:
— Нет, мы завязали
И навек порвали
Воровскую нить.
Мировой не ждите,
Силы есть — судите.
Ваша нынче сила.
Можете казнить.
Головы на плахе,
Топоры в размахе.
Три гармони разом
Дружно разлились
В громовую пляску,
Чтоб не слышно хряску,
Чтоб с веселым звуком
Жизни порвались.
Вот и совершилось.
Разом отвалилось
С легким стуком на пол
Четыре головы —
«Сук» отныне в мире
Меньше на четыре.
Справедливо судим,
Хоть и без Москвы.
Гул и шум в бараке,
В плотном полумраке
Свечи, догорая,
Тенями трясут.
Обсуждают воры
Казнь и приговоры,
Хвалят свой кровавый
Справедливый суд.
С лесопунктов вьюжных
До каналов южных,
От морей восточных
До северных морей
Весть единым духом
Разнесется слухом
Меж больших и малых
Наших лагерей.
1952 г.