Описав в тексте Жиртреста Терминала, я потом увидел лицо Жиртреста в янтарных бусинах волшебного арабского ожерелья, которое показывал мне Брайон Гайсин… (Словно бы в янтаре застыли страшные вирусы, ищущие выхода и входа.) Однажды я смотрелся на себя в зеркало, и внезапно мои руки превратились в нечто нечеловеческое: распухли, окрасились в черно-розовый; кончики пальцев как будто усекли, и из них росли длинные, жгутообразные белые щупальца… В другом конце комнаты сидел Джерри [446], ион вдруг воскликнул: «Боже, Билл, что у тебя с руками?!»
— А что у меня с руками? — ответил я как ни в чем не бывало.
— Они у тебя распухли, порозовели! Из пальцев лезет какая-то белая дрянь!
А сколько народу стало замечать, что я становлюсь невидимым!..
Материал, который я использую — всего лишь перечень реальных событий. Тебе рассказываю очень немногое. Я вдруг начал писать, используя странные формы слов — примеры сам увидишь, к письму прилагаю. И еще делаю иллюстрации (качество… ну, как у начинающего).
О шаре, Брайоне и гробе тебе расскажет Грегори [447].
Да, я в очень опасном месте, однако достиг точки, откуда возврата не будет.
Надписи [448] вверху читай снизу вверх и справа налево. Они живые, словно некие организмы. Привет Питеру, Джеку и Люсьену.
С любовью, Билл
P.S. Материал можно попробовать пристроить в журналах «Эвергрин» [449] и «Нью дайрекшнз».
БРАЙОНУ ГАЙСИНУ
Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр
17 января 1959 г.
Дорогой Брайон!
За письмо спасибо. П.Б. я напишу сразу же.
Навестил Жака Стерна в Лондоне. Его, оказывается, тоже посещают видения — только без шара. И он тоже видел гроб в библиотеке, еще до того, как я рассказал ему о своих глюках. Поэтому все сходятся в одном: в библиотеке действительно лежит гроб. Странное, однако, место для гроба. Это что, округ Сен-Жермен? В библиотеке!
0 себе: взявшись за живопись, я, похоже, скоро перестану общаться вербально…
Думал в середине следующего месяца отправиться на юг, в Ла-Сиота, изучить там твои картины. Затем — в Танжер или Сеуту, или еще какое теплое место [450]. Так что если соберешься куда — сообщи…
Грегори пишет, что ему нужна поэма «СМЕРТЬ», которая лежит у тебя. Будь добр, отошли ему текст по адресу: Нью-Йорк, Восточная Вторая улица, дом 170, квартира 16, Грегори Корсо через Аллена Гинзберга.
О, в живописи у меня получается нечто странное — одни арабские сюжеты. Ты получал на Рождество от меня открытку?
На встречу в Танжере приеду, железно…
Держи меня в курсе. Не терпится увидеть твои картины. Сам я готов в середине следующего месяца сняться с места, то есть двигать на юг.
Всегда твой, Билл Б.
P.S. Вязь постоянно выходит вверх тормашками [451].
ПОЛУ БОУЛЗУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
17 января 1959 г.
Дорогой Пол!
Я не забывал писать тебе, просто ты постоянно куда-то теряешься, меняешь адреса. Я, например, послал тебе открытку — в агентство Морриса [452]. По слухам, ты был в Лондоне, а теперь снова вернулся в Танжер.
В следующем месяце я, наверное, двину на юг. По дороге хочу навестить Брайона…
В «Чикаго ревю» от моих работ отказались [453], да еще «Нейшн» объявил меня извращенцем международного уровня, озабоченным гомосеком… Похоже на то, как старый наркоша из Виллиджа пытается развести снобов из предместий на дозу гаррика: «Господи, Билл, им еще и оргий хочется!»
Похоже, «ГОЛЫЙ ЗАВТРАК» я дописал. Будет он напечатан целиком или нет — не знаю. По крайней мере сейчас. Появились осложнения, да к тому же части рукописи разбросаны по Штатам и Европе.
Как там в Танжере? Я туда заскочу где-нибудь в следующем месяце, точно пока не скажу. Джейн с тобой? Если да — передай ей от меня всего наилучшего. Надеюсь, скоро увидимся.
Всегда твой, Билл Б.
ПОЛУ БОУЛЗУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
20 февраля 1959 г.
Дорогой Пол!
Спасибо, что написал. В Танжере я пробуду с середины марта до июля, но это приблизительно и неточно (как и все в моих планах). Надеюсь встретить тебя на месте.
Брайон в Париже. Свалился, правда, с аппендицитом, нужна операция. Зато картины у него получаются — просто блеск. С каждым разом все круче и круче. […]
Кажется, появился шанс издать «Голый завтрак» в Штатах: само собой, с купюрами. Спасибо Аллену и Грегори — они со своим чтением в Чикаго засветились в прессе не по-детски [454]. Моей книгой тут же заинтересовались издатели.
Говорят, в Мексике цены взлетели, и две сотни американцев вытурили оттуда под разными предлогами или без предлогов вообще. Да, я хотел возвратиться в эту страну, но теперь — фигушки.
Брайон передает привет…
Всегда твой, Билл Берроуз
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Марок., Танжер, консульство США
2 апреля 1959 г.
Дорогой Аллен!
В Танжер прибыл очень неудачно. Город взбудоражило событие, к которому я оказался причастен — по несчастью и по стечению обстоятельств. Если коротко, то дело обстоит так: капитана Стивенса, владельца несчастливой яхты «Амфитрита» [455] (ее на время суда поместили под арест в Гибралтаре), запалили на Сокко-Чико, когда он принимал у Старого черного барыги [456] полкило опиума. (Оба в тюрьме, без права переписки.) Легавые надавили на ниггера, и тот вломил своих клиентов, даже Л унда и «американца в очках». (Обратный кадр: полгода назад я решил продавать марокканский ганджубас в Париже и написал Лунду письмо с просьбой организовать доставку через «Сафьяновые изделия». Потом, правда, бросил затею.) И так получилось, что по какой-то до сих пор неясной мне причине это письмо нашли на кармане у капитана Стивенса во время поимки. Копам ничего другого не остается, как сделать вывод: я — парижский связной Стивенса. Теперь у них мое имя и адрес в Париже. Они переворачивают вверх дном берлогу Пола и находят мои старые рукописи; вытряхивают вещи из чемодана и принимаются жадно читать наигнуснейшие из порнографических зарисовок в поисках «доказательств». (Думают, наверное, что повешение у меня — закодированное послание.)
Очевидно, полиция не догадалась искать меня в Танжере. Или проморгала, когда я в восемь утра наведывался к Полу. Впрочем, пусть приходят — на рисунки мои посмотрят. Сам-то я чист и стараюсь не лезть ни во что.
Теперь во Франции и, наверное, в США я подозреваемый номер один. Все, обратно в Париж с собой не возьму ничего такого. Я же не Шелл [457] — нарываться-то. О, кстати, полиции досталось письмо, написанное мною Шеллу из Лондона: «Объединив наши знания, мы оба останемся в выигрыше». В умах полицейских, которые по уровню развития похожи на двенадцатилетних, я, наверное, представляюсь «злобным извращенцем, стоящим за международным наркотрафиком, и наши агенты проворачивают грязные дела, маскируясь под поэтов, художников и музыкантов». Как утомительно, то есть примитивно до ужаса.
