Свежие сводки погоды имели огромное значение для летчиков, самолеты которых на следующее утро в 4.15 взлетели с авианосцев, расположившихся к северо-западу от острова Сёрё. В атаку пошли две волны самолетов — сорок два бомбардировщика «Барракуда» и пятьдесят один истребитель прикрытия. Погода была идеальная, первая волна появилась над Каа-фьордом в 5.30, «Тирпиц» как раз собрался сняться с якоря. Так что атака началась вовремя.
«Посыпались бомбы, они разрывались на верхних палубах, нанося большой ущерб, пробивали легкую броню, разрушали переборки и перебивали трубки паропровода. Много матросов погибло и было ранено, они лежали в лужах крови и воды (она попадала сюда в результате взрывов бомб рядом с кораблем). Самолеты поливали палубы из пулеметов, добивая раненых. Прислуга орудий была вынуждена уйти в укрытия. Система управления кораблем вышла из строя. Он был застигнут врасплох».
Операция «Вольфрам» (Tungsten), проведенная союзниками, оказалась успешной. На «Тирпице» 112 человек было убито, 312 ранено, в том числе был ранен и капитан корабля, Ганс Майер. Четырнадцать бомб попало в цель. Но они были слишком легкими, чтобы пробить броню главной палубы, и поэтому жизненно важные системы не пострадали; тем не менее немцам понадобилось бы еще три месяца на ликвидацию разрушений на палубе и в надстройках. Так что линкор вновь был, хотя и временно, выведен из строя. Из района бомбардировки «Ида» передавала:
«На местное население бомбардировка произвела огромное впечатление. Пострадавших нет, есть незначительные повреждения домов. Дополнительные подробности позже».
Однако для норвежской агентуры наступало время расплаты. За ними начало охоту гестапо. Еще в ноябре 1943 года были замечены автомашины с антеннами пеленгаторов.
«Потом работать стало более опасно, потому что немцы начали разъезжать на длинной черной машине, которая останавливалась около каждого дома в Эльвебаккене. При этом риск того, что нас обнаружат, был высок, поскольку дом, в котором мы жили, находился всего в 20–30 метрах от дороги. Мы неоднократно думали переехать куда-нибудь, но и в любом другом месте было бы не менее опасно, потому что немцы были повсюду. Так что наиболее целесообразно было остаться там, где мы и находились, т. е. в Кронстаде. До ближайшей немецкой части было по крайней мере 200 метров. Кроме того, в случае переезда пришлось бы объяснять соседям, зачем мы это делаем. Однажды я работал на передатчике, а Элиас находился на улице, наблюдая за обстановкой. Вдруг он вбежал в дом и сказал, чтобы я выключил передатчик, потому что у одного из соседних домов он заметил немца в наушниках и с рюкзаком за плечами. Из рюкзака высовывался стальной стержень длиной около метра. На следующий день немцы произвели обыск в этом доме. Все это происходило сразу после воздушной атаки на „Тирпиц“. Могли возникнуть вопросы, почему я не зарегистрирован как налогоплательщик, почему не отметился в полицейском участке и т. д. Калле только смеялся, но были все признаки того, что лед, по которому мы ходили, становится все тоньше».
Карл Расмуссен внешне выглядел таким же жизнерадостным, как и раньше, но улыбка на его лице была вымученной. Сигрид видела, как напряжены его нервы:
«Ему начали сниться кошмары. Иногда он вскакивал на постели, кричал и звал меня. Он разговорился только после одной из вечеринок в его конторе, на которой мы были вместе. Я хотела отпустить мать, которая сидела с маленькой Брит, и настояла, чтобы мы ушли пораньше. По дороге домой Калле впервые рассказал мне о том, чем он занимается. Я уже давно кое-что подозревала, но все равно услышанное ошеломило меня. Я как будто онемела. Мне даже в голову не приходило, что мы принимаем участие в такой обширной и опасной шпионской работе. Я упала на землю и разрыдалась. Я упрашивала его все бросить, но он говорил, что пути назад уже нет. Это было долгое и грустное возвращение домой. Мы оба плакали. В ту зиму он дважды видел, как я плачу. Это был первый из тех случаев».
Торстейн Петтерсен Рааби уже решил свернуть работу на «Иде» и бежать через границу в Швецию. Вечером 4 апреля он отправил радиограмму в Лондон:
«Тут становится все опаснее, немцы в бешенстве. Я должен бежать».
Однако англичане планировали новую воздушную атаку на «Тирпиц» и убеждали Торстейна, что он должен продолжать работу.
«Как Адмиралтейство, так и разведка понимают, что обстановка вынуждает вас бежать. Тем не менее считаем необходимым сказать, что ваши сообщения в течение трех ближайших недель имели бы чрезвычайно важное значение».
Трижды в апреле и мае Торстейн и Карл получали просьбы передать сводки погоды. Однако атака была отложена, а немцы становились все бдительнее. В это время Торстейн подыскал себе замену. Это был Элиас Ёствик из Хаммерфеста, который давно хотел работать на радиопередатчике и вполне был способен заменить «Иду». В мае 1944 года из тайника на острове Кальвё выкопали один из передатчиков, спрятанных в начале операции «Венера». Радист Йоханнес Офстад, работавший в Норвежском телеграфном агентстве, обещал помочь наладить аппаратуру. Рааби поехал с Ёствиком в Хаммерфест и помог доставить рацию и генераторы в небольшой домик, стоявший на берегу озера недалеко от города. Однако в комплекте передатчика, названного «Вали», не оказалось кварцевых пластин. Раздобыть их не удалось, и поэтому Ёствик, Офстад и Рааби так и не наладили новую связь с Лондоном.
Попрощавшись с Дуклатом и Сторвиком, Рааби вернулся в Альту. На 15 мая была намечена атака, в которой должны были принять участие двадцать семь «Барракуд», взлетев с авианосцев, однако операцию пришлось отменить из-за плохой погоды. На следующий день, поздно вечером, в Лондон была отправлена последняя радиограмма:
«К сожалению, я должен уехать. „Вали“ начала работу — слушайте ее по согласованному расписанию. Собираюсь быть в Швеции через восемь дней».
Рааби и Расмуссен упаковали «Иду» и отправили ее в Хаммерфест, там ее закопали как комплект запасных частей для «Вали». Рааби писал:
«Я предлагал Калле уехать со мной, однако он сказал, что ему нужно вернуться и посмотреть, как там дела. Кроме того, если бы исчезли оба, то это сразу вызвало бы подозрения».
Карл Расмуссен не мог оставить свою жену и четырехмесячную дочь; он мог пойти на это лишь в случае крайней необходимости. Она рассказывала:
«Я ему сказала, что они с Торстейном собираются бежать в Швецию, даже не предупредив меня. На что он ответил: „Я обязательно тебя предупрежу. Но пойду на это только в самом крайнем случае“. Свое обещание он сдержал, и это была большая ошибка. Ему нужно было уходить вместе с Торстейном».
