Мамонтов хорошо знал, что Римский-Корсаков работает над новой оперой, Кюи обещает передать своего «Анджело», да и все мало-мальски известные композиторы были бы счастливы сотрудничать с русской Частной оперой, но ничего у них нет подходящего. Отсюда и тяжкие заботы о будущем сезоне…
«Публика Частной оперы, — продолжал думать Мамонтов, — по крайней мере добрая ее половина, честная, искренняя, просто жаждет русской оперы, исторических сюжетов, даже простонародной оперы… Это ясно как день… Но где же взять простого русского композитора? Ведь убогая «Аскольдова могила» Верстовского собирает полный театр. Она мизерна и глупа до курьеза, но берет искренностью, и публика очень довольна… Боже мой, ведь надо с этим считаться! «Садко» очень хорош, но публика средняя все-таки считает его скучноватым… И кто знает такого композитора, который бы согласился, не мудрствуя лукаво, написать простую русскую музыку?.. Добрыми и сильными словами и звуками будить сердца людей — задача великая, апостольская, и не каждому она под силу… Но кто же поможет мне в подготовке нового сезона?» Неожиданно для себя Мамонтов вспомнил о письмах, которые он получал из Парижа от Петруши Мельникова… Вот ведь кто может быть режиссером… Как хорошо он чувствует сцену, умеет подобрать декорации, заставить работать художников, артистов…
— Скорее всего, Клавдия Спиридоновна, будем ставить «Бориса Годунова». Деваться некуда, — оторвался наконец Мамонтов от своих раздумий. — Так и скажите в Путятине. Роли для всех найдутся…
Часть четвертая
Тревожное счастье
Сезон закончился. Иола уехала в Италию к матери просить благословения на брак, а Федор Иванович был занят приготовлением к свадьбе. Весь театр был озабочен этим важнейшим событием. Мамонтов предлагал провести лето в Абрамцеве, вечерами собираться вместе, обсуждать текущие театральные дела, а днем работать, готовясь к новому сезону, который обещал быть очень интересным. Уж слишком много было задумано: «Борис Годунов», «Моцарт и Сальери», «Олоферн» и многое другое. Мамонтов не мог отвлекаться от главных для него дел — по-прежнему он занимался железнодорожным строительством и надолго не мог покидать свою контору.
Татьяна Любатович, имевшая большое влияние на дела Частной оперы, предложила провести лето в ее имении Путятине во Владимирской губернии.
— Усадьба недалеко от станции Арсаки по Ярославской дороге, всего в двух верстах, можно пешочком пройтись или на тарантасе… Всегда можно уехать по делам, если нужно побывать в Москве, — уговаривала Татьяна Спиридоновна. — Большой дом, огромный парк, рядом лес, полный грибов и ягод… Что вам еще нужно?
Мамонтов и Рахманинов согласились с ее доводами.
Шаляпин поехал к Коровину.
— Костенька, поедем в Путятино к Любатович… Возьми ружье, ты ведь охотник…
— Да я ведь собираюсь к Мамонтову, в Абрамцево, мы уж и договорились…
— Но Татьяна и его уговорила, все собираемся к ней… Там дичи, наверное, много. Глушь, говорит, место замечательное… Да, а ты знаешь, я ведь женюсь!
— Как женишься? На ком? — удивился Коровин. — Неужто на ней?
— На ней! На Иолочке… Ты шафером будешь? Там поблизости, в деревне, я и венчаюсь. Должны приехать туда Труффи, Малинин, Рахманинов, Мамонтов…
— Да мне же за лето нужно эскизы декораций подготовить, а вы там будете веселиться… Так дело не пойдет… Я Мамонтову скажу…
— Ничего не надо говорить, Мамонтов согласился. Я только от него…
Шаляпин, глядя на недоумевающего Коровина, расхохотался:
— Да мы все едем туда работать… Рахманинов будет с нами, все годуновцы… — Он встал, прошелся по комнате, посмотрел какой-то набросок. — Ты думаешь, получится у меня Борис Годунов?.. Ужас как боюсь…
— И как это ты, Федя, надумал жениться-то, уж два года, поди, дело тянется… — Коровин критически посмотрел на друга: он-то знал, что женатый друг — потерянный друг… Начнутся семейные ужины, семейные разговоры, тут станет не до друзей.
— А как ты думаешь, можно мне в деревне в поддевке венчаться? Я терпеть не могу эти сюртуки, пиджаки разные, шляпы… Картуз умней, лучше. Козырек от солнца загораживает, и ветром не сносит. Вот ехал недавно к Корзинкиным в Пушкино, высунулся в окошко, у меня панама и улетела… Двадцать пять рублей заплатил…
— Ну, ты много получаешь, не разоришься!
— Да сколько понадобится-то теперь… Снять новую квартиру, всю обставить и прочая, и прочая… Ох, денег не напасешься… А так хочется жить по-человечески, надоело скитаться по углам… Дети пойдут… Если б ты знал, как я люблю детей… Ну, ты едешь с нами? Хорошо будет…
— Куда ж от вас деться.
Путятино действительно оказалось райским уголком. Большой, вместительный дом со светлыми, просторными комнатами был словно создан для творческой работы: в одной из комнат стоял рояль, здесь собирались…
А главное, огромный запущенный сад, где было место для уединения и отдыха от совместной работы. Надоело быть на людях…
Постепенно съехались все. Оказалось, что Татьяна Спиридоновна пригласила всех, кто имел отношение к постановке «Бориса Годунова». Рахманинов поочередно со всеми артистами проходил их партии в большом доме. Коровин в сарайчике трудился над эскизами.
Поначалу Шаляпину казалось, что здесь он просто отдохнет. Сколько ж можно работать… Он привык с лету все схватывать, все у него получалось в последние годы. Думал и на этот раз не особенно утруждать себя, тем более что скоро должна состояться свадьба и настроение у него было приподнятое. Там, где он появлялся, сразу начинали веселиться. Шутки, смех отвлекали от серьезных занятий.
— Федор Иванович, — строго глядя на него, говорил в этих случаях Рахманинов, — ты нам мешаешь, мы еще не закончили работать… Да и тебе бы надо посидеть за партитурой.
Шаляпин, обиженный, уходил в березовую рощу, но ненадолго: слова Рахманинова больно ранили его, и он яростно садился за книги, стараясь проникнуть в образ русского царя, жившего за двести лет до него. «Мамонт говорил, что нельзя на оперной сцене играть Шекспира, — думал Шаляпин. — А образ Бориса Годунова разве не шекспировской глубины и размаха?.. Пожалуй, ни один образ с этим не сравнится… Как же играть его?..»
Шаляпин пока только чувствовал и догадывался, что образ Бориса Годунова ничуть не уступает самым ярким образам мировой литературы. Но как подступиться к этому гениальному созданию Мусоргского и Пушкина? Ведь и Шекспира играют разные актеры, и получаются у них разной глубины образы… Так что многое зависит и от проникновения актера в характер исторической личности. Каким был тот или иной герой в действительности, как играть его — с присущими тому человеческими слабостями и характерными историческими чертами? Или освободиться от всего временного, преходящего и играть только того человека, который остается понятным во все времена и всем народам?.. Историческое или общечеловеческое?.. А как быть с обвинениями Борису Годунову? Преступник он или нет?.. По его наущению был убит царевич Димитрий или действительно роковой случай произошел в те далекие времена, лишивший русский престол законного наследника?… Сколько разных точек зрения существует по всем этим вопросам и проблемам…
