29 апреля 1952 года во время торжественного заседания в Карнеги-холле дочь Черчилля Сара прочитала послание своего отца по случаю четвертой годовщины независимости Израиля. Это заседание было организовано Американским сионистским советом, объединявшим восемь сионистских организаций Соединенных Штатов. «Как сионист со времен Декларации Бальфура, – говорилось в послании Черчилля, – я с восхищением следил за храбрыми усилиями Израиля утвердить свою независимость и процветание. Пусть эта и будущие годовщины празднуются в обстановке растущей уверенности и доброй воли друзьями Израиля во всем мире».
Хаим Вейцман, который был старше Черчилля ровно на три дня, умер 9 ноября 1952 года. На следующий день, во время парламентских дебатов о Египте, Черчилль сказал: «Есть еще одна страна, которую я хотел бы упомянуть в этот момент. Те из нас, кто являлись сионистами со дня провозглашения Декларации Бальфура, знают, какую тяжелую потерю понес Израиль в связи со смертью своего президента Хаима Вейцмана. Это был человек, чья слава и преданность долгу были известны во всем свободном мире, сын которого был убит, сражаясь вместе с нами в прошедшей войне, человек, который привел свой народ в Землю обетованную, где было основано свободное и суверенное государство».
Черчилль также отдал дань уважения Х. Вейцману во время одного из своих первых появлений на телеэкране. Среди видевших его выступление по телевидению был Джеймс де Ротшильд, написавший ему: «Мой дорогой Уинстон – или, быть может, в этом случае я должен был выбрать обращение «Мой дорогой премьер-министр». Я только что прослушал и просмотрел ваше выступление по телевизору и чувствую, что должен написать вам, чтобы сказать, как я был очарован вашим видом и тем, что вы сказали».
Джеймс де Ротшильд добавил: «Я не видел вас около семи лет (не считая, кажется, одного заседания Жокей-клуба), а семь лет – значительный период в человеческой жизни. Но, дорогой мой Уинстон, вы не изменились: тот же голос, та же внешность, тот же огонь и та же холодная логика. Я был особенно тронут и хочу поблагодарить вас лично за то, что вы сказали о Х. Вейцмане. Это будет много значить для тысяч и десятков тысяч евреев, это будет много значить для множества их друзей, а может быть, и для тех, кому они нравятся меньше. Преданный вам Джимми».
Через несколько дней после теплой речи, которую Черчилль произнес в память о Х. Вейцмане, ему доложили, что правительство Ирака предложило, чтобы Египет перенес свою границу с Израилем из Синая в Негев – на территорию, которая являлась частью Израиля со времени Войны за независимость 1948 года. Черчилль, которому показали телеграмму с сообщением об этом и который знал, что после провозглашения независимости Израиля туда были вынуждены перебраться более полумиллиона евреев, которым пришлось бежать из арабских стран, написал в Форин офис: «Разумеется, не может идти и речи о том, чтобы требовать от Израиля, чтобы он согласился отдать Негев, так как его развитие может оказаться единственным средством разместить там большое число беженцев-иммигрантов».
Постоянный заместитель министра иностранных дел сэр Уильям Стрэнг поспешил заверить Черчилля, что Форин офис «рассматривает арабские претензии как нереалистичные, и мы признаем потребность Израиля в этой территории, на которой можно разместить дополнительное количество населения и которая, будучи обработанной, может стать источником богатства для всей страны». Черчилль отвечал: «Я рад, что мы находимся в полном согласии». Негев, пустынный в своей большей части, так и остался в пределах Израиля.
Осенью 1952 года, через шестьдесят лет после его первой встречи с первым лордом Ротшильдом, Черчилль познакомился с другим членом семьи Ротшильдов – майором Эдмундом де Ротшильдом. Это произошло после того, как Джозеф Смолвуд, премьер-министр Ньюфаундленда, предложил Черчиллю реализовать план использования энергии Великих водопадов высотой 245 футов для создания там источника энергии не только для Восточной Канады, но и для всего восточного побережья Северной Америки. Черчилль, который за тридцать лет до этого поддержал своим политическим авторитетом сионистский проект электрификации в Палестине, в поисках источников финансирования этого грандиозного проекта обратился в банк Ротшильдов в лондонском Сити «Н.М. Ротшильд и сыновья» – в банк, который он впервые посетил более полустолетия назад. Один из партнеров банка, Эдмунд де Ротшильд, воевавший во время войны во Франции, в Северной Африке и Италии, взялся организовать финансирование проекта, учредив для этого специальную холдинговую компанию «Бринко».
Три года спустя, уйдя в отставку с поста премьер-министра, Черчилль приобрел пакет акций «Бринко». Именно Эдмунд де Ротшильд – «мистер Эдди», как его называли в банке, постоянно информировал его о продвижении работ над проектом. После смерти Черчилля Джозеф Смолвуд и Эдмунд де Ротшильд, вместе явившиеся на похороны, чтобы почтить память Черчилля, стоя у его гроба, в Вестминстерском аббатстве, решили переименовать Великие водопады в водопады Черчилля. «Они носят это имя и сегодня, – писал позднее Эдмунд де Ротшильд, – вырабатывая все свои 5255 миллионов киловатт!»
В начале 1953 года Черчилль проводил в Вашингтоне переговоры с президентом США Г. Трумэном, только что представившим свое последнее послание конгрессу перед тем, как передать президентскую власть генералу Дуайту Д. Эйзенхауэру. 8 января Трумэн и Черчилль обедали в посольстве Великобритании. На Трумэна произвела большое впечатление твердая поддержка Черчиллем Израиля и столь же резкая критика им Египта за закрытие Суэцкого канала для судов, направляющихся в израильские порты. Затем они перешли в гостиную, где Трумэн начал играть на пианино. Но, как отмечает в своем дневнике главный личный секретарь Черчилля Джок Колвиль, «никто не слушал музыку, потому что внимание всех собравшихся было привлечено к горячей обличительной речи против Египта и в защиту сионизма, которую произносил Черчилль (к неудовольствию практически всех американцев, хотя они и признавали, что наличие значительного числа еврейских избирателей не позволяет им публично выразить свое несогласие с подобной позицией)».
Черчилль не испытывал никаких колебаний, призывая других оказать поддержку Израилю и сам выступая в его поддержку. Возвращаясь из Соединенных Штатов на борту лайнера «Куин Мэри» и знакомясь со списком пассажиров, он узнал, что на борту находится Барнет Дженнер, с которым он двадцать лет назад работал в комитете в поддержку сионизма в палате общин. Он пригласил Дженнера на чашку кофе в свою каюту, и первыми его словами при встрече были: «Я – сионист». Дженнер, еврей по национальности, на это ответил: «Ну что ж, раз это так, давайте перейдем к следующей теме».
