В марте 1911 года Гумилев вернулся из Африки. Вскоре после его возвращения у супругов произошла крупная ссора. И вот, в самый разгар первых своих, таких важных для нее, поэтических успехов Ахматова вдруг совершает странный и своевольный поступок: она одна уезжает в Париж — к тому, чей голос так неотвязно звучал весь этот год у нее в душе и так ясно слышен в ее стихах… Она уезжает к Амедео Модильяни. Так внезапно уехав во Францию, она провела там долгих три месяца. Она отправилась в Париж одна. Это было началом краха их с Гумилевым брака. Это был апогей их с Модильяни любви. Встречи с Модильяни в этот приезд становятся регулярными.
От друзей, побывавших в Париже, Ахматова знала, что Дедо, как называли близкие Модильяни, пристрастился к вину и наркотикам. Художника угнетали нищета и безнадежность. Амедео она увидела совершенно иным. Худой, бледный, осунувшийся от пьянства и бессонных ночей в кругу своих любимых натурщиц, Дедо резко постарел сразу на много лет. Он отрастил бороду и казался теперь почти стариком. Однако он, как и раньше, обжигал ее таинственным, пронзительным взглядом.
Модильяни подарил Анне Андреевне незабываемые дни, которые остались с ней на всю жизнь. В тот год влюбленные не думали о вечной разлуке. Они были вместе. Он — одинокий и бедный итальянский художник, она — замужняя русская женщина.
Они гуляли по ночному Парижу, по старинным, темным улочкам, а однажды даже заблудились и пришли в мастерскую художника лишь под утро. Иногда у него появлялись деньги, и тогда он был особенно щедр на «праздник»: дальние прогулки-поездки в Булонский лес и парк Бют-Шамон, кафе… Бродить по ночному Парижу — его любимое занятие. «Модильяни любил ночами бродить по Парижу, и часто, заслышав его шаги в сонной тишине улицы, я подходила к окну и сквозь жалюзи следила за его тенью, медлившей под моими окнами».
Ахматова вспоминала, что никогда не видела Амедео пьяным. Лишь однажды, накурившись гашиша, он лежал и в растерянности держал ее руку, повторяя: «Sois bonne, sois douce» — «Будь доброй, будь нежной». «Но ни доброй, ни нежной, — добавляла поэтесса, — я с ним не была».
Днем Модильяни водил Анну Андреевну по музеям, особенно часто они заходили в египетский подвал Лувра. Амедео был убежден, что лишь египетское искусство может считаться достойнейшим. Художник отвергал прочие направления в живописи. Русскую подругу он изображал в нарядах египетских цариц и танцовщиц.
Модильяни рисовал Анну. В крохотной, заставленной холстами комнатке Ахматова позировала художнику. В тот сезон Модильяни нарисовал на бумаге, по словам поэтессы, более десяти ее портретов. Однако Ахматовой пора было вернуться в Россию. Было прощание, последняя их прогулка, были слезы, и был, похоже, тяжкий разговор на вокзале — она замучила его, истерзала, и он ушел. Когда Ахматова, покидая Париж, прощалась с художником, тот отдал ей свертки рисунков, как всегда подписанных коротким словом: «Моди». В переводе с французского это означало «проклятый». Амедео настойчиво просил повесить их в комнате Анны на родине. Но она спрятала рисунки итальянца в надежное место. Позже она утверждала, что рисунки его сгорели в 1917 году в Царском Селе, как и его письма. Лишь единственный рисунок работы Амедео Модильяни до последних дней висел у нее над изголовьем кровати. В 1963 году вышел в свет сборник Ахматовой «Бег времени». Как иллюстрацию для обложи этого своего прижизненного полного сборника поэтесса выбрала свой портрет, нарисованный когда-то давно в мастерской на улице Бонапарта ее дорогим Модильяни.
Осенью 1993 года на Венецианской биеннале современного искусства впервые состоялась выставка работ Модильяни из коллекции друга и первого собирателя произведений Александра Поля. Там 12 рисунков были узнаны как изображения Ахматовой. Эти рисунки стали подтверждением любви Модильяни и Ахматовой.
По возвращении из Парижа в Царском Селе она написала «Песню последней встречи», которая сразу стала одним из самых модных и знаменитых в России стихотворений, таким знаменитым и таким модным, что стареющая Анна возненавидела его к концу жизни, ревнуя к этой былой славе и даже сочтя ее позднее незаслуженной.
Ахматова жила ожиданием писем, спрятавшись в глуши деревни, но их больше не было. Под напором «глубоко пережитого чувства» у Ахматовой рождались строки. Были в этих стихах и нежность, и тоска по любви, и разочарованье, и гордость, и унижение, и нетерпеливое ожиданье, и нежелание примириться с невозможностью новой встречи, с тем, «что все потеряно», отказаться даже от надежды на счастье…
Тем временем Модильяни все больше погружался в алкогольный угар, его жизнь заполнили другие женщины. Однако кроме алкогольной зависимости, у него была другая и самая главная для него — творческая. Слава уже «наступала ему на пятки».
У художника появились покровители и меценаты. В 1917 году состоялось открытие выставки. Она была скандальной, так как его живописные ню для того времени казались радикальными изображениями. Выставку запретили, но за картинами Модильяни начинали охотиться коллекционеры. Однако смерть опять опередила славу. В январе 1920 года туберкулез, алкоголь и наркотики, окончательно подточили его силы. В день смерти другу Модильяни Збровскому предложили 400 тысяч франков — за собрание из 50 полотен художника. Анна Ахматова узнала о его славе и смерти случайно через несколько лет.
12 апреля 1965 года, менее чем за год до своей кончины Анна Андреевна решила переписать свое завещание. «Около часа мы провели у нотариуса, выполняя различные формальности, — вспоминал поэт Бродский. — Ахматова почувствовала себя неважно. И выйдя после всех операций на улицу, Анна Андреевна с тоской сказала: «О каком наследстве можно говорить? Взять подмышку рисунок Моди и уйти!» Речь все о том же портрете, который висел у Ахматовой над кроватью.
В 1965 году, незадолго до кончины, Ахматова в третий — в последний — раз попала в Париж. Встретилась там с соотечественником писателем Георгием Адамовичем, эмигрировавшим во Францию после революции. Позже он писал: «Она с радостью согласилась покататься по городу и сразу же заговорила о Модильяни. Прежде всего Анна Андреевна захотела побывать на рю Бонапарт, где когда-то жила. Стояли мы перед домом несколько минут. «Вот мое окно, во втором этаже. Сколько раз он тут у меня бывал», — тихо сказала Анна Андреевна, опять вспомнив о Модильяни и силясь скрыть свое волнение…»
Ахматова, быть может, была единственной или, во всяком случае, одной из немногих знавших Модильяни, кто навсегда сохранил о нем светлую, чистую и теплую память, кто разглядел в нем не неудачника, а необыкновенный талант.
