вопросах искусства был очень далек от идеала. Он явился с совершенно невероятным предложением, чтобы Вацлав танцевал «Видение» шестнадцать раз в неделю, в палатке или в цирке, уже не помню.
«Метрополитен» планировал новый сезон Русского балета на будущий год. Мистер Кан попросил нас прийти и встретиться с ним по этому поводу. Он объяснил, что хотел бы организовать турне от побережья до побережья и он даже не против того, чтобы понести при этом убыток, потому что хочет просветить американскую публику. Он понял, как много беспокойства приносит присутствие Дягилева, и попросил Вацлава стать художественным директором и руководителем всего турне. Это предложение удивило Вацлава, который не желал обидеть Дягилева, а Дягилев очень заботился о том, чтобы заключить договор с «Метрополитен», который был жизненно необходим для Русского балета. По сути дела, «Метрополитен» взял Русский балет в аренду у Дягилева с особым условием: в течение срока аренды Сергей Павлович не должен возвращаться в Соединенные Штаты. Люди из «Метрополитен» надеялись, что в этом случае турне пройдет мирно, но как же мало они знали Дягилева и его умение заставить чувствовать свое присутствие даже на большом расстоянии.
Когда в Нью-Йорке началась жара, мы переехали в отель «Мажестик» по совету Карузо, который уже посвятил нас в некоторые тайны американской жизни. Уик-энды мы проводили на Лонг-Айленде у друзей, в домах, которые по роскоши могли соперничать только с дворцами великих князей. Вацлаву особенно нравились ванные — отдельная ванная комната при каждой спальне, с полотенцами и ковриками таких же ярких цветов, как соли и духи. «Это очень в стиле Русского балета!»
Один из друзей, г-н Пали Штраус, однажды взял нас с собой в Билтмор к Морису и Флоренс Уолтон. Как только Морис услышал, что Вацлав приехал к нему, он осветил наш столик лучом прожектора и произнес короткую речь, а Вацлав в это время загораживался ото всех скатертью.
Штраус дал обед в честь Дункан и Вацлава в своих апартаментах в «Шерри». Там были Крайслеры и нью-йоркские художественные критики. Во время ленча Дункан сказала Вацлаву: «Помните, Нижинский, много лет назад в Венеции я предложила вам, чтобы мы имели общего ребенка. Какого танцовщика мы могли бы создать! Тогда эта идея, кажется, не привлекала вас; теперь, я вижу, вы изменились; вы стали терпимее к нам, женщинам». После ее слов наступило холодное молчание: всем было неловко. Вацлав с улыбкой ответил на ее вызов: «Я не изменился; я люблю всех, как любил Христос». Позже Дункан пожелала станцевать с Вацлавом, но он был противником импровизации и только сопроводил ее танец несколькими жестами.
Однажды в воскресенье, когда во время одной из наших разнообразных прогулок мы обедали в маленькой деревенской гостинице, где еду подавали цветные официанты, один из них станцевал для нас кек-уок. Он танцевал чудесно и с гордостью заявил, что мог бы танцевать «Видение», как великий Нижинский. Он был изумительно легким и изящным. Этот человек обрадовался как ребенок, когда услышал, что Вацлав — это «великий Нижинский».
Начались трудности наступающего сезона. Было решено, что в нем будут показаны два новых спектакля, и для этого были выбраны «Тиль» и «Мефисто-вальс». «Метрополитен» хотел, чтобы примой-балериной была звезда, и его представители были посланы в Санкт-Петербург, но было неясно, кто приедет. Мы постоянно держали связь по телеграфу с Бенуа и Судейкиным, так как Вацлав хотел, чтобы один из них сделал эскизы декораций. Но ни один из них не смог приехать из-за войны. Наконец мистер Коттене, директор «Метрополитен» и покровитель артистов, пришел на помощь Вацлаву — повез его в Гринвич-Виллидж к молодому американскому художнику Бобби Джонсу, который, возможно, был способен выполнить эту работу. Джонс был высокий и застенчивый, но Вацлав почувствовал к нему доверие и согласился испытать его. Вацлав объяснил Джонсу свои идеи относительно хореографии и дизайна и ознакомил его с музыкой.
Чтобы снимать напряжение от работы, Вацлав решил купить автомобиль, и мы выбрали машину марки «Пирлес». Он учился водить ее и по утрам вывозил Киру на прогулку. В это время началась ужасная эпидемия детского паралича, и мы думали лишь об одном — увезти Киру от опасности, поэтому мы отправились в Ньюпорт, когда были туда приглашены. Там снова у нас был длинный непрерывный ряд приглашений, пока мы не почувствовали, что больше не выдержим. А потом стало известно о нескольких случаях детского паралича в Род-Айленде, и после этого даже наши хозяева уже не пытались нас удержать. И мы отправились на автомобиле в Бостон. На следующее утро шофер, к моему удивлению, помахал нам рукой на прощание и выпрыгнул из машины. «Что это значит?» — «Я поведу машину сам», — сказал Вацлав. Я пришла в ужас: он умел вести машину по прямой, но повороты выполнял таким ужасным рывком, что автомобиль разворачивался на сто восемьдесят градусов; и он ничего не знал о двигателе, а в то время эти знания имели первостепенную важность. Я уже представляла себе, как мы застрянем посреди голого поля. Первый день был сравнительно спокойным, хотя в немногих городках, через которые мы проезжали, Вацлав вел машину не по той стороне улицы, и прохожие кричали на него. Он едва не врезался в трамвайный вагон, но в последний момент развернул машину в сторону. Я была так сердита, что молчала, сидя на своем месте, но для Киры, которая разместилась одна на заднем сиденье со всеми своими куклами, такая езда была огромным наслаждением. Когда мы въехали в штат Мэн, виды вокруг стали такими чудесными, что я почти забыла, что должна сердиться. Мы проехали мимо морского побережья с его широкими пляжами и лесами столетних ароматных сосен. Путешествовать вместе с Кирой было непросто. Еда была несъедобной: все время только кофе, ветчина и яйца. Ветчина была приправлена сахаром, и мы не могли ее проглотить. Нам предложили ужасный напиток крем-соду, а однажды Вацлав был таким храбрым, что даже рискнул попробовать напиток под названием кока-кола, но это была его первая и последняя попытка.
Мы должны были менять шины, как минимум, шесть раз, и у нас были неприятности с карбюратором. Вацлав с важным видом знатока открыл капот и исчез из вида. Потом он лег под машину и сделал несколько загадочных починок. Он любил все недавно изобретенные механические новинки и несомненно имел талант в этом деле, но в данном случае я подозревала, что он лучше умеет разобрать машину на части, чем собрать снова. В вождении автомобиля у него было много маленьких
