Владимир Беляев
Ему становилось все хуже и хуже. Даже «комиссарская» любимая трубка, привезенная с Дальнего Востока и за четверть века употребления вся сладко пропахшая табачком, оказалась заброшенной. Не до курения стало Сергею Ильичу.
Работать продолжал, хотя даже диагноз знал. Во время приема врача вызвали к телефону, медсестра в уголке занялась своими делами. Сергей Ильич быстро перевернул страницу своей истории болезни. Диагноз был как приговор. Врач вернулась с извинениями; она и не поняла, какую оплошность совершила, — больной с прежней насмешкой над своими «болячками» покорно продолжал рассказ о самочувствии.
Вскоре понял Сергей Ильич, что и в ЦК уже знают о диагнозе. Потому что сочувственные намеки о том, что ему трудно работать (считай: пора и в отставку), как по команде прекратились.
Было очевидно, что такой человек, как начальник Политуправления пограничных войск генерал-майор Гусаров, продержится до тех пор, пока будет чувствовать себя нужным делу.
Все, все Сергей Ильич понял, но виду не подал. Ни на службе, ни дома.
Он умилялся тем героическим усилиям, какие употребляли Дора и семнадцатилетняя Иришка, чтобы скрыть от него свои тревогу и боль. А они радовались, что он ничего не знает и оттого ровен и весел, как раньше: возится с сыном, проверяет Иришкины уроки.
Не они его, а он их поддерживал в это время. Так уж получалось.
Утром минута в минуту генерал Гусаров, высокий, прямой, в ладно сидящей на нем форме, входил неторопливой, чуть шаркающей походкой в подъезд и сразу же шел к дежурному. Вопросы были неизменными, он задавал негромким своим, хорошо слышным баском:
— Что на границе? Что нового в войсках?
Внимательно выслушивал, чуть хмуря лоб, рапорт: за истекшую ночь произошло то-то и то-то…
На рубеже сороковых — пятидесятых годов сложная обстановка складывалась на границах страны. Иностранные разведки настойчиво забрасывали на нашу территорию своих агентов. Еще не были окончательно уничтожены в Западной Украине и Литве националистические банды. Тогда все сведения об этих повседневных событиях становились достоянием узкого круга людей. Среди них был, конечно, и генерал Гусаров.
Особенно болезненно Сергей Ильич воспринимал сообщения о гибели пограничников. Это была послевоенная молодежь, не закаленная боевыми испытаниями. Парням трудно было представить, насколько жесток и коварен враг.
От Политуправления войск, с конца войны ведущих напряженную борьбу с националистами, требовалась ясная, твердая политическая линия, которая в то же время должна была быть достаточно гибкой, учитывающей требования постоянно меняющейся обстановки.
Порой Сергей Ильич присутствовал на допросах шпионов. Засылались они по преимуществу через юго-западные границы.
В ночь на 15 августа 1951 года иностранный военный самолет, нарушив воздушное пространство СССР, сбросил двух парашютистов-разведчиков. Пограничники с помощью местных жителей уже утром взяли обоих, а через несколько часов они были доставлены в Москву.
— Саранцев Федор, 1925 года рождения, уроженец Акмолинской области. Восемнадцати лет призван в Красную Армию. В декабре 1943 хода во время боя взят в плен. Через год, в начале сорок пятого, из лагеря военнопленных перекочевал в ряды «Русской освободительной армии» изменника генерала Власова.
— Стоп! — говорит Сергей Ильич. — Ответьте, пожалуйста, Саранцев…
Есть в исхудавшем лице генерала, в запавших; ярких глазах, не утративших живого блеска, такая сила, что допрашиваемый помимо воли поднимается с табурета и становится «смирно», оттопырив локти и щелкнув каблуками. «Немецкая стойка!»
— Садитесь! — досадливо морщится Сергей Ильич. — Ну я понимаю, на войне всякое случалось — не одни победы и награды, был и плен, глаза на это не закроешь. Но объясните, каким образом вы очутились во власовском войске? Ведь знали же, что это сборище предателей и вас заставят стрелять в своих? Прошу вас, ответьте мне.
— С голода сдыхал, — бормочет Саранцев. — Думал к своим перейти при первой возможности.
— Почему не перешли?
— А немцы тоже не дураки. Сначала велели пленных партизан прикончить. Сказали: никто не узнает. А потом фотографии показали, незаметно сделали. Деться некуда — подписал документ.
Да, ситуация создалась трудная. Если, конечно, свою одну жизнь ставить выше всех других.
— У вас же было оружие, Саранцев, рискнули бы вырваться. Присягу ведь давали.
— Кругом немцы с автоматами как псы сторожили. Да и партизаны все одно были обречены — они до последнего дрались, немцы таких не миловали. Не я, так другой кто их пристрелил бы.
У труса своя логика.
— А потом больше не голодали? — Саранцев не уловил насмешки. — Всем вас обеспечили?
— Нормально жили. Даже спиртное было. Когда из боев выходили.
— Ясно! А после войны?
— Остался на Западе. Боялся кого из знакомых встретить.
— Работали?
— В лагере для перемещенных лиц в Ингольштадте жил. А работа от случая к случаю. Голодухи, конечно, не было, но собачье существование надоело. Каждый пфенниг считать кому хотелось? Думал, поживу хоть сколько, когда он пришел и предложил. Я сразу согласился. Жил — дай бог всякому. Жратва, выпивки, девчонки — сколько хочешь. А что? И убивать никого не надо. Пошлют — приедешь в назначенный пункт, уточнишь данные насчет того, есть там, скажем, атомный заводик или нет. А потом развертывайся и кати в Закавказье, только ухитрись через границу проскользнуть, а в Турции тебя уже ждут люди. Доложишь все и получай свои доллары. На полжизни обеспечен. Можно дело свое открыть и стать нормальным человеком…
— Говорите, убивать не надо никого. Но у вас был автомат и браунинг с четырьмя обоймами. Все это для игры в футбол?
Человек молчит. Садится, снова встает:
— Будет мне прощение, гражданин генерал? Ведь никого не убил. Можно сказать, вина только в том, что сам не явился с повинной. За это готов отвечать.
— Уведите его, — устало, как после тяжелой физической работы, говорит Сергей Ильич.
Как всякий настоящий политработник, генерал Гусаров убежден: в тех случаях, когда кто-то оступился, полетел под откос, виноват не только он, но и те, кто вовремя не разглядел в нем какой-то изъянчик, выверт, червоточину, не поправил, не пришел на помощь.
А вот приводят к Сергею Ильичу человека, у которого побудительными причинами для ухода в другой лагерь были интересы более глубокие.
В 1943-м на своей родине в Молодечненской области семнадцати лет пошел на службу в 13-й батальон войск СД националист Иван Филистович. Участвовал в карательных операциях. А когда немецких захватчиков и их пособников вышвырнули с территории СССР, Филистович сражался в Италии против местных партизан и союзнических войск.
