29. 12. 1995. Следственное дело Алексея Федоровича. Аза Алибековна не спала ночь от волнения и тревоги, получив его от «органов». Она не захотела мне его показать. Но я могу представить: там, возможно, Алексея Федоровича так же повело, как в последние уже, 1986–1988, годы зажима, когда он печатался в «Коммунисте», бросившись на шею мощной, как он думал, машине.
14.1.1996. Вдруг вспоминаю: мы с Лосевым на Пироговской, идем пешком через город, он почти ничего не видит, я его веду, он домашний, теплый, сам целый город воспоминаний, о своих университетских экзаменах, о людях, грустный, но все же словно отпущенный со мной на свободу, с безусловно не допытывающимся, никаким ничего не искателем. — Щелкачев, сын которого преподает в Свято-Тихоновском богословском институте с сыном Асмуса, говорил мягко о Лосеве: «Он наговорил конечно много лишнего». Асмус не советует даже просить у Азы Алибековны следственное дело, она не даст и будет недовольна, Лосев якобы многих оговорил. Он решил тогда, говорил он мне, что его место не в сибирских лесах, а всё-таки в московском кабинете.
20. 7. 1996. Сон. Алексей Федорович Лосев с того света или с Арбата звонит ровным замогильным голосом, его беспокоит вся концовка «Античной эстетики».
25. 5. 2000. У Азы Алибековны в уютной гостиной дома, который она отстояла. Я легкий, нет сил шевельнуться, но со звоном в голове все же говорю, бойко, и меня хвалят, одобряют, спрашивают, как записывались разговоры Лосева и когда будет напечатано целиком. — Дмитрий Вячеславович Иванов, 1912 г. р., итальянец, римлянин, остроносый как птичка, склонив голову, тихий, почти засыпая, мягкий и отзывчивый в улыбке, вскидывает веки при повторяющемся имени отца. Явно живет в его колее, но иначе, спокойнее чем Аза Алибековна, хранительница при «светлой памяти». Бочаров с осторожным уважением к Лосеву, большинство с любопытством просто, при этом стойком хранении, без которого конечно ничего бы не было. У Азы Алибековны достоинство и сила семейной памяти домов, супру- жеств, библиотек, болезней, детей, бед конечно, темных в основном скрываемых интриг. Она бодра, ей удалась камерная конференция, ей нравится Котрелев, она уважает Лаврова, ей льстит приезд американцев, согласие известного пианиста Константина Лифшица играть в центре Рериха. — Я ушел с перерыва конференции и не видел кабинета, но с улицы в окне горшок с цветами, штора в том окне.
11. 8. 2003. Лосев в письме 19. 2. 1932: мы хороши и умны и строим жизнь, науки, веры, вежества. Почему, кто смеет нас разорять?
15. 8. 2003. Слишком понятные хлопоты Азы Алибековны вокруг печатания и известности. Это как если бы LW не занимался делом в Норвегии, а предлагал издательствам тексты. — Дочитал ее «Лосева». Он дает право жить порядливее, спокойнее? это победа над пошлостью или сдача? Если сдача, то на почетных условиях, после сложной борьбы. Не на канале, а на Арбате.
16. 8. 2003. Для Азы Алибековны он проблема, большая малоподвижная машина, выдающая томы. Это уж его ответственность, какие, — важно, что на выходе они вот, как там восемь, так тут восемь, между ними еще восемь, стоят. Почему так мало. Потому что закрыли другие выходы и оставили только этот.
— Мысль, т. е. бытие, хочет быть. Я не уверен, что настоящий Лосев другой. Его Вершинин, который как все помавает своим ландышем и неизменно получает страшно по носу, — его выставляют как себя вперед и остаются в спасительной тени. Идеальная (не обязательно реальная) девственность воздержится и остережется, ландыш будет мотором томов, надежным. «Я не буду страдать от смерти Томил иной, Радиной, потому что выбрал для себя блестящее, звонкое (звонарь)».
Мои записки не очень важны. У Лосева размах Кассирера, Га- дамера. «Русский Гуссерль», сходное воздвижение жизни на мысли. Разбирать, додумывать его не очень хочется. Но через него, в той мере, в какой мысль продолжается…
29. 8. 2003. Лосев написал рассказы о Томилиной, устраиваясь впредь на жизнь, определяясь в отношениях с людьми: раз навсегда. Ты скажешь: он это сделал кривовато, чего-то недосмотрев и не додумав. Я разумно отвечу: это не твое дело, успей позаботиться о том, за что ты отвечаешь, о своем; ты о Лосеве в 1932 году на канале позаботиться не можешь, там уже случилось как случилось.
26.9.2003. Мои записки о Лосеве. Во мне было сколько угодно мути, но всегда, в каждую минуту — готовая способность загореться, восторга. Без чего LW не терпел человека.
6. 3. 2004. Позавчера у Азы Алибековны. Подписал, первым, письмо от «общественности» в правительство Москвы, против директора лосевской библиотеки, который вот уже 2, 5 года только занимает помещение.
16.4.2004. Мы с Сережей Хоружим у директора библиотеки Дома Лосева. Какое богатое место: философские книги, в центре старого Арбата, с мебелью, движущимися стеллажами, в евро-ремонтированном доме; рядом Аза Алибековна и кабинет (в нем сейчас Елена Аркадьевна). Но вот уже 6 лет в библиотеку не пускают людей, штат из 7 или 8 человек описывает 6 тысяч книг 6 лет? Ах, люди уютно уселись в теплом месте, работать они хотят, могут и будут, прирастая к креслу. Директор человек сложный; тяжкий антропософ; совсем не страшно далекий. — Потом у Азы Алибековны. И она, как десять лет назад, в осаде, в войне, как умеет ее вести. Семейное, дружественное только до момента разрыва и обиды — наивное, игровое, потом не будет брать телефон, как уже сейчас берет только услышав, после автоответчика, кто говорит. С нее же и начался Дом Лосева, остальные только продолжили. Но разве она не служит Алексею Федоровичу, издает его много? Продолжается выход толстых томиков. Что скажешь, он этого хотел. Внутри этого предприятия только тот, кто вполне принадлежит, включился в него. Старая гвардия, Джохадзе, Савельева, Завьялова, Нахов. Маханьков слегка взбунтовался. Я схожу за верного, пока не печатаю свои записки. Моя жалкая поза посредника между Азой Алибековной и бунтовщиком в войне, которую она умеет вести так, как мне не снилось.
28. 4. 2004. Интенсивный эпизод с Домом Лосева: мы было согласились с С. С. вести там семинар, но я позвонил Азе Алибековне, и она ждет, наоборот, финансовой проверки библиотеки и разоблачений. Я тогда понял: придешь говорить в хорошее красивое место, а тебя вскоре попросят. Дом, библиотека, дело Лосева словно горят; оставленное им сжигают, и у меня восторг пожара. Дело не движется, учеников он не оставил, привязанные к нему теперь не бескорыстны. Сережа говорит: это признак общего конца.
