Если верить широко распространенной среди историков легенде, «процентное соглашение» представляло собой циничный раздел других стран Англией и Советским Союзом. Исследователи правых взглядов считают, что Черчилль предал Восточную Европу, отдав ее в руки Сталина, в то время как их коллеги левых взглядов обвиняют Сталина в предательстве революции в Греции и Югославии. На деле же дискуссия Сталина с Черчиллем о сферах влияния имела значение только для одной страны – Греции. Для Черчилля первостепенной задачей в его беседе со Сталиным было закрепить за Великобританией свободу действий в отношении Греции. Черчилль опасался, что власть в Греции будет захвачена ЭЛАС-ЭАМ – коммунистическим партизанским движением, которое уже к этому моменту контролировало значительную часть территории страны, отвоеванную в ходе борьбы с немецкими оккупантами. Что нужно было Черчиллю от Сталина, так это заверение в том, что Советский Союз не станет ввязываться в дела Греции и будет оказывать сдерживающее влияние на местных коммунистов. Этого Черчилль и добился своим «процентным соглашением», хотя еще до того, как он достал этот «грязный документ», Сталин согласился с тем, что «Англия должна иметь право решающего голоса в Греции»91.
Готовность, с которой Сталин отказался от Греции, отражала политический курс Советского Союза. Советские политики уже летом 1943 г. рассматривали Грецию в рамках сферы влияния Великобритании в Восточном Средиземноморье. Во внутренних инструкциях, подготовленных к московскому совещанию министров иностранных дел в октябре 1943 г., особо отмечались интересы Великобритании в Греции – в том числе крепкая связь между Лондоном и греческим правительством в изгнании. С другой стороны, интересы Советского Союза заключались в расширении сферы влияния на славянские государства Балкан92. Эти вопросы затрагивал Иван Майский в записке, переданной Молотову в январе 1944 г. В записке широко освещались планы и перспективы СССР на послевоенное время, а в отношении Греции отмечалось: «СССР заинтересован в Греции гораздо меньше, чем в других балканских странах, а Англия, наоборот, в Греции чрезвычайно заинтересована. Поэтому в отношении Греции СССР следует соблюдать особенно большую осторожность. Если бы демократическая Греция, следуя примеру других балканских стран, захотела также заключить пакт взаимопомощи с СССР, мы не имели бы оснований ее обескураживать. Однако, если бы заключение такого двустороннего греко-советского пакта грозило вызвать какие-либо осложнения с Англией, можно было бы попытаться разрешить проблему в порядке заключения тройственного пакта взаимопомощи между Англией, Грецией и СССР (по примеру Ирана)»93.
Когда летом 1944 г. в возглавляемую коммунистами армию партизан была направлена советская военная миссия, ее офицеры получили указание не вмешиваться во внутренние дела Греции94. В декабре 1944 г., когда британские войска предприняли попытку разоружить ЭЛАС-ЭАМ и тем самым спровоцировали вооруженное восстание в Афинах, Сталин отказался поддержать греческих коммунистов. Димитров спросил Молотова, могут ли греческие товарищи ждать помощи, «чтобы противостоять вооруженному вторжению Англии». Молотов ответил, что «наши греческие друзья не смогут рассчитывать на активную помощь отсюда [из Москвы]»95. В январе 1945 г. Сталин сам сказал Димитрову о развитии событий в Греции: «Я советовал не начинать эту борьбу в Греции… Они взяли на себя больше, чем могут осилить. Они, очевидно, рассчитывали на то, что Красная Армия придет на Эгейские острова. Мы не можем это сделать. И мы не можем послать наши войска в Грецию. Греки поступили глупо»96.
Советское правительство при выработке политического курса исходило из положения о том, что Греция всегда была и будет оставаться в сфере влияния Великобритании. В ноябре 1944 г. Литвинов написал записку «О перспективах и возможной базе советско-британского сотрудничества», в которой предлагался план раздела послевоенной Европы на сферы влияния Англии и СССР. При этом Греция должна была отойти к сфере влияния Великобритании наряду с Голландией, Бельгией, Францией, Испанией и Португалией97. Накануне Ялтинской конференции «Большой тройки» в феврале 1945 г. посол Громыко подготовил справку о недавних событиях в Афинах, в которой говорилось, что Великобритания и Америка выступали против прихода к власти в Греции прогрессивных сил, и в особенности – коммунистов. Громыко отмечал, что в результате был поднят вопрос о вмешательстве великих держав во внутренние дела меньших государств, но рекомендовал советской делегации не брать на себя инициативу в отношении Греции – разве только для того, чтобы показать, что Советский Союз симпатизирует прогрессивным элементам98.
На Ялтинской конференции Сталин поднял вопрос о Греции во время пленарного заседания 8 февраля 1945 г. Когда союзники единодушно выступили в поддержку образования единого правительства в Югославии, Сталин спросил, что происходит в Греции, добавив, что он ни в коем случае не собирался критиковать политику Великобритании в Греции… Черчилль, перебивая… Сталина, говорит, что он очень благодарен ему за сдержанность, проявленную советской стороной во время событий в Греции… Сталин далее говорит, что он хотел бы просто попросить Черчилля проинформировать нас о том, что происходит в Греции.
Выслушав объяснение Черчилля, Сталин вежливо повторил, что он не хотел вмешиваться во внутренние дела Греции, он просто хотел знать, что происходит99.
Впоследствии Черчилль высказывал мнение, что «процентное соглашение» спасло Грецию от коммунизма100. Сталин, однако, не собирался внедрять в этой стране коммунистический строй или даже принимать участие в нацеленной на это политической кампании. Как он сказал Черчиллю на встрече 14 октября 1944 г., «Советский Союз не собирается организовывать большевистских революций в Европе»101. Это не означало, что он был против радикальных политических изменений, особенно если таковые соответствовали интересам Советского Союза. Но он понимал, что в Греции, как и в других странах Европы, такие изменения могут произойти мирным и демократичным путем. В государствах, которые Советский Союз оккупировал или на которые оказывал прямое влияние, Сталин предпринимал действия, чтобы облегчить эти перемены. В таких странах, как Греция, относящихся к сфере оккупации и влияния западных союзников СССР, он рекомендовал местным коммунистам сотрудничать с британцами и американцами, особенно в военное время; выбрать долгосрочную стратегию и стремиться к постепенной трансформации общества.
Несмотря на все последующее внимание к соглашению о разделе сфер влияния, оно было отнюдь не главной темой обсуждения во время московской встречи. Гораздо большее время у Сталина и Черчилля заняло обсуждение польского вопроса. Именно этот вопрос Черчилль поднял первым 9 октября, предложив снова пригласить в Москву Миколайчика, который в то время был в Каире. Польский лидер в результате действительно приехал в Москву, и Сталин и Черчилль встретились с ним 13 октября, однако переговоры ни к чему не привели. Сталин хотел, чтобы Миколайчик в сотрудничестве с ПКНО образовал реконструированное польское временное правительство и принял линию Керзона в качестве восточной границы Польши. Самое большее, на что готов был пойти Миколайчик, – это предложить линию Керзона без Львова, да и то только в качестве демаркационной линии до окончательного соглашения о советско-польской границе. Это было совершенно неприемлемо для Сталина, который подчеркивал, что ни при каких условиях не согласится на раздел Белоруссии и Украины102. Затем Миколайчик встретился с руководителем ПКНО Болеславом Берутом, который предложил ему четвертую часть министерских портфелей в новом польском правительстве. Сталин увеличил эту цифру до одной трети, добавив к ней должность премьер-министра103. Черчилль также встретился с Берутом и был очарован его умом, однако едва ли он поверил утверждениям Сталина о том, что Берут – не коммунист104. Нарастающее раздражение Сталина по отношению к Миколайчику выразилось в замечании Черчиллю 16 октября о том, что Миколайчик «ни словом не выразил благодарность Красной Армии за освобождение Польши… Он считает, что русские у него в услужении»105. Тем временем Миколайчик начал думать, будто предложенное ему соглашение было лучшим, на что могло надеяться польское правительство в изгнании. Более того, когда ему не удалось убедить своих соратников в преимуществах условий, предложенных Советским Союзом, он в конце ноября 1944 г. ушел с поста премьер-министра правительства в изгнании.
