НДРовцы переглянулись между собой, пожали плечами, улыбнулись.
В тишине мы отпили из маленьких чашечек по глотку хорошо сваренного кофе.
Молчание нарушил я:
— Знаете, я приобрел теперь счастье вслух свободно выражать себя. Если ваши добрые дела будут видны, крикну: «Браво НДР!» Или воскликну: «КПРФ — молодцы!» Я — свободен. Уже никто не может мне скомандовать: «Ать-два!» Я выражаю себя, свое отношение к событиям, ошеломляюще нагрянувшим на народ, творчеством. Там мое и «за», и «против»… И не придуманное мною, а выстраданное вместе со зрителем… Присмотритесь, пожалуйста, может, что-то полезное и вы извлечете для себя. Хочется надеяться, может, и другие партии заметят боль народную в моих фильмах…
Отщипнули мы от грозди винограда, стоявшего на столе, по ягодке… Помолчали… Сидеть в тягостной тишине было уже неловко, я встал.
— Спасибо! — сказал на прощание. — Чувствую: я понят.
И за это спасибо!..
Тогда уже начиналась предвыборная горячка. Вот и посыпались заманчивые предложения выступить в поддержку того или иного претендента в президенты. Я принципиально отказывался участвовать в политических баталиях: стыдно было зарабатывать деньги на подобного рода играх. Недоброжелателей, конечно, нажил немало. Иные даже угрожающе намекали, вроде: «Ну, смотри. Матвеев, чтоб потом не пожалеть!»
Вот почему я и попросил Свету Моргунову сказать на том концерте в зале «Россия» «выступает», а не «приветствует»…
Умер Алексей Салтыков. По-разному отдалось это известие в кинематографических кругах: одни искренне взгрустнули; другие, пожав плечами, равнодушно, сквозь зубы, цедили — мол, все там будем; третьи не скрывали ироничной усмешки (были и такие): дескать, не велика потеря…
Я, немало намучившийся с ним в работе над «Сибирячкой» и «Емельяном Пугачевым», знал и как никто понимал, что с его уходом кинематограф потерял неистового борца за яркость, ядреность национального характера на экране. Салтыков был сродни таким крупным мастерам, как Бондарчук, Шукшин, Ростоцкий…
Смерть Алеши подкосила меня. Я печалился в одиночку — не хотелось мне ни с кем говорить о случившемся. Да, он шел к своей кончине безрассудно, очертя голову — пил…
Вспомнилось почему-то, как на съемочной площадке «Сибирячки», уже будучи «под мухой», он кинулся и рывком сломал козырек фуражки на моей голове.
— Ты что делаешь, дьявол? — разозлился я.
— Вы играете не лорда, а начальника строительства ГЭС!..
На другой день, уже опохмелившись, Алеша дал мне новый текст к эпизоду «Взрыв скалы»:
«Рабочий: Там же мрамор! Жалко!
Добротин: Жалко… Жалко… Жалко у пчелки в жопке! Взрывать!»
Но взорвался я — наговорил немало дерзостей режиссеру. Зачем? Ведь последнее слово все равно за постановщиком. А он, не повышая голоса, сказал:
— Приготовились к съемке. Играем вариант с жопкой. Мотор!
Вскоре на заседании парткома «Мосфильма» состоялось обсуждение натурального материала будущего фильма. Что тут началось! И «искажение советской действительности», и «умышленное принижение партийных, советских руководителей», и «вульгарщина в диалогах»…
Даже глубоко уважаемый мною генеральный директор «Мосфильма» Николай Трофимович Сизов сказал:
— Ну вы-то, Евгений Семенович, член парткома… Как вы могли допустить такие выражения?
Не знаю, в результате ли этого собрания или были еще какие-то мотивы, но закончить фильм предложили мне.
— Нет! — сказал я. — Эту картину может поставить только Салтыков!..
Вот что вспоминалось мне в день смерти этого неуемного человека, невероятно талантливого режиссера, давшего мне столько и радости, и огорчений…
Поздним вечером раздался звонок. Звонили коллеги, кто именно, сейчас уж и не помню:
— Помогите похоронить Алешу на Ваганьковском!
— Как вы это себе представляете? — недоумевал я.
— Позвоните мэру Лужкову…
— Суббота… Ночь уже…
— Он к вам хорошо относится, мы это знаем…
— Да Бог с вами! Я-то этого не знаю… Никогда с ним не общался…
Долго ли, коротко ли длилась пауза, но передумалось многое: откажись я хоть что-то сделать в подобных обстоятельствах — потом всю жизнь буду казнить себя; но в то же время, как я могу себе позволить бесцеремонное вторжение в жизнь столь высокого начальника? Ведь ночь, предстоит беспокоить мэра не на службе, а дома… Как переступить этический порог?..
— Телефоны есть?
— Есть! — Продиктовали — и служебный, и домашний, и дачный.
Взглянул на часы — четверть двенадцатого ночи. Призвав всех богов на помощь — рискнул. Решил звонить на дачу…
Подумал: может, у мэра есть там дежурный секретарь?..
Телефон отозвался приятным женским голосом:
— Вас слушают.
Я представился, долго извинялся за бестактность, за причиняемое беспокойство. Рассказал о нашем горе… О желании достойно похоронить коллегу… Что все нужные бумаги уже в канцелярии мэрии…
Женский голос ответил с участием:
— Пожалуйста, не волнуйтесь… Поберегите себя… Я обязательно утром все передам Юрию Михайловичу, а сейчас, извините, он уже спит…
— С кем я говорил?
— Я его жена.
Вот так по-человечески просто.
Алексея Александровича похоронили действительно достойно. Спасибо всем…
«А что тут удивительного?» — могут спросить у меня.
А вот что. В 1956 году знаменитой Александре Александровне Яблочкиной исполнилось 90 (!) лет! Целая эпоха в русской театральной культуре! Кроме ее артистических заслуг нельзя было не отметить и то, что она более пятидесяти лет бессменно руководила Всероссийским театральным обществом! Эта выдающаяся женщина не знала личной жизни. Ее жизнью был театр. И только он.
И вот общественность Малого театра осмелилась просить «верха» присвоить А.А.Яблочкиной звание Героя Социалистического Труда. Правда, в те времена такого почета никто из деятелей культуры еще не был удостоен. Все больше прославлялись свекловоды, доярки, токари, свинари…
С ходатайством в ЦК пошли звезды театра: Елена Николаевна Гоголева, Михаил Иванович Жаров, Игорь Владимирович Ильинский и, кажется, Борис Андреевич Бабочкин. Одним словом, корифеи. Как было их не принять?
Принял артистов ответственный работник отдела культуры. И что же они услышали?
— А ее (то есть Яблочкину) на носилках не принесли? — с плохо скрываемым раздражением поинтересовался цековский чиновник.
Наши мэтры с недоумением переглянулись между собой — может, начальник шутит так? И принялись объяснять цель своего визита. Ответственный работник выслушал их, не перебивая, но и не глядя в глаза собеседникам… Потом равнодушным голосом спросил:
