Если Бог даст тебе сына – назови Леоном. Хочу, чтоб он пошел в моего Леона по своей душе. Если же будет дочь – назови Надеждой, именем той, которая дала тебе жизнь, а мне счастия настолько, насколько оно осуществимо на земле… Препоручаю тебя Божию промыслу, уповая, что на мою долю выпадет счастие в следующем году, если не в этом, – прижать к моему сердцу и тебя, и твоего ребенка – Леона или Надежду и эта мужественная надежда, к несчастию, я из каламбуров не выхожу (encore un calembourg: malheureu-sement je ne sors jamais de la), меня подкрепляет и дает силу переносить разлуку с тобою! Быть может, как выразился твой посланный Абас-ага, «мрак грустной ночи уступит свету радостного утра»…»
«Александр, наконец, слава Богу, откликнулся, – пишет Надежда Осиповна от 22 октября, – а вернее сказать, откликнулся не он, но добрые люди, известившие нас, что он в Петербурге. Стыдно, очень стыдно не писать нам! Четыре месяца мы в Михайловском, а от него получили только четыре строчки, значит по строчке в месяц! И теперь не знаем ничего, что он испытал с того времени, как Леон, пропадающий ныне тоже без вести, столкнулся с ним на полчаса в Москве, как Агасфер с Иродиадой. Бог знает, что он делал в Болдине, а что не был в Варшаве – это верно, иначе ты бы первая нам написала.
Наташа тоже не видит никакой надобности (Наташа поп plus ne juge pas a propos) с нами переписываться с апреля. Леон, по всей вероятности, в Тифлисе… По слухам, в Петербурге предполагаются большие празднества, балы, спектакли, куда Александр и будет ездить против своей воли (a son corps defendant). Говорят, будто бы Александр поправился и будто бы могу быть на его счет совершенно спокойной. Не знаю, останавливался ли он на возвратном пути в Москве или нет; тетка его (Сонцова) Александра не видала, а если бы проезжал через Москву, то непременно посетил бы ее; между тем невестка (ma belle-soeur Сонцов) ничего не говорит, попался ли ей на глаза Александр, а рассказывает все, что у них в Москве делается, и, между прочим (entre autre), следующее приключение, которое передаст тебе папа. Уступаю ему перо».
«Приключение вот какое, – продолжает Сергей Львович. – Вдова Л – ва (La veuve Л – в Alexandrine) подверглась на большой Рязанской дороге нападению двенадцати вооруженных людей (armes de pied en cap.). Предводитель дружины князь В – ский заставлял Л – ву под дулом пистолета следовать за собою в церковь, где и обвенчаться. Влюблен в нее уже очень давно и, начитавшись романов, решился на подобный подвиг после того, как она ему отказала. Как бы ни было, госпожа Л – ва была освобождена, в силу своего плача и отчаянных криков. Уверяют, что она писала об этом его величеству.
Молю Бога о твоем благополучном разрешении; очень буду любить моего внука, так как говоришь, что будешь иметь сына: и я верю чувству твоего второго зрения. [180]
(Je prie Dieu pour ton heureuse delivrance. J’aimerai beaucoup mon petit-fls, car tu dis que cela un fls, et j’en crois a ta seconde vue.)
Что тебе сказать еще? Читаю воспоминания о Байроне Моора, и надо сознаться, что этот великий гений не лишен мелочности характера: иногда вел себя завзятым пьяницей, и я, чтобы с ним помириться, перечитал его. Люблю его как поэта, но как человека – нет. Впрочем, я не так образован, чтобы оценить строго его по достоинству… Прочел я, кроме того, воспоминания капитана английского корабля Галля. Они интересны, несмотря на остроту Александра, который мне их подарил перед отъездом. Он предупредил меня, что сцены, описываемые автором на воде, исполнены большой сухости, что и справедливо».
«Леон был в Харькове, – сообщает Сергей Львович от 26 октября, – рассчитывал провести там дней пятнадцать, а потом объездить весь Крым вдоль и поперек, но говорят, что это намерение отменяет… Не подозревает, в какой степени меня огорчают все его напрасные путешествия. Александр, опять запою ту же песню, «ни слова, ни слова» (pas un mot, pas un mot). Завишу же я от него до известной степени, а он оставляет меня более двух месяцев в совершенной неизвестности насчет моей судьбы».
В главе II «Хроники» мною уже приведено письмо моей бабки к Николаю Ивановичу от 7 ноября, по случаю моего появления на свет Божий, – письмо, которым она и открыла с моим отцом дипломатические сношения. Привожу теперь письмо моего деда от того же числа:
«Дорогой Николай Иванович! Вчера, к большому нашему удовольствию, мы получили ваше письмо, извещающее нас о благополучном разрешении Олиньки от бремени. Да ниспошлет Небо на вашего новорожденного все свои благословения! Смотрю на него – маленького Леона – дайте ему это имя – как на ангела мира и надеюсь, что он будет утешением вашей старости. Буду, само собою разумеется, его крестным отцом. Если же сам не приду к вам, выберите друга – моего представителя. [181]
…Вчера мы получили, слава Богу, письмо от Александра: он приехал из Болдина и занимает квартиру, где жили Вяземские, у Гагаринской пристани, на набережной, в доме Баташева. Сей же час ему ответил и сообщил великую радость о рождении твоего маленького. Пишу и Леону наудачу в Тифлис. Оба они, любя тебя, его полюбят, в особенности Александр, так как сам отец; но надеюсь – опять шучу в припадке радости, – что и «храбрый капитан» не замедлит превратиться, рано или поздно, в такового».
«Радости моей описывать нет нужды, – прибавляет по-русски к письму деда гостивший тогда в Михайловском у стариков Пушкиных двоюродный брат бабки – Вениамин Петрович Ганнибал [182] . – Расцелуй от сердца и души, по-африкански, по-ганнибальски, отпрыск новый Ганнибалов, твоего Льва, а теперь львенка. И я прошу: дай ему это великолепное имя, чтобы он здоровьем был крепок, как великолепный, доблестный твой брат Лев Сергеевич или как настоящий лев – царь зверей, что и того лучше. Никогда мы до этого радостного дня не переписывались, но будь уверена – даю слово Ганнибала, – что родственные мои чувства всегда останутся такими же, как и были. Посылаю завтра крестик для твоего ребенка [183] . Напиши и мне, а писать твоему дяде, ей-Богу, следует. Стыдно, стыдно не писать, честное ганнибальское слово… пожалуйста, напиши, да поскорее: похож ли он на Ганнибалов, т. е. черномазый ли Львенок-арапчонок, или белобрысый? А главное, приищи ему кормилицу здоровую, пригожую, и об этом напиши любящему тебя и на этом, и на том свете дяде Вениамину».
Сергей Львович и Надежда Осиповна пригласили соседей отпраздновать «событие». Вся «Ганнибальщина», с Семеном Исааковичем и Вениамином Петровичем во главе, хозяева Тригорского и прочие обитатели «весей окрестных» не заставили себя ждать. Семейное торжество в их присутствии началось молебном, затем последовал обед и танцы запросто, под звуки доморощенного оркестра дворовых Вениамина Петровича, фейерверк, ужин и опять танцы до рассвета. На другой день вся компания, обрадовавшись случаю повеселиться, ускакала к Семену Исааковичу Ганнибалу; и он задал пир.
