— Жаль! А я хотел было взглянуть, как у вас играют? Говорят, хорошо…
— Даже очень хорошо, и если вы не погнушаетесь, я как-нибудь пристрою вас на сцене. Где-нибудь в кулисах приставлю стул.
— Если только никому там не помешаю, то с благодарностью воспользуюсь вашею любезностью.
Смольков усадил его у портала, близ занавеса и бесцеремонно взял за это пять рублей. Кто-то шепнул ему про неловкость его поступка.
— Ничего, — ответил антрепренер, — это для него наука.
— Какая наука?
— Вперед заранее запасайся билетом…
Из бесчисленного множества анекдотов про Смолькова в памяти моей сохранились очень немногие, и то благодаря только тому, что я был, если можно так выразиться, их очевидцем.
Но прежде, чем рассказывать о нем анекдоты, не мешает сделать легкую обрисовку его внешнего вида. Худощавый, черный [53]. Он был на самом деле рыжий, но постоянно красился.], с растерянным взглядом, всегда серьезный, он производил на первых порах впечатление человека очень деловитого и далеко не глупого. Он ко всему внимательно присматривался, обладал «собственной логикой» и в приговорах старался быть безапелляционным. При дальнейшем же с ним знакомстве можно было сделать безошибочное заключение, что это мелкий коммерсант, ничего общего с театром не имеющий и смотрящий на искусство, как на доходную статью, ограниченный, малообразованный и при всем том искренний чудак. Если же ко всему этому прибавить его заиканье и метроном [54], с растерянным взглядом, всегда серьезный, он производил на первых порах впечатление человека очень деловитого и далеко не глупого. Он ко всему внимательно присматривался, обладал «собственной логикой» и в приговорах старался быть безапелляционным. При дальнейшем же с ним знакомстве можно было сделать безошибочное заключение, что это мелкий коммерсант, ничего общего с театром не имеющий и смотрящий на искусство, как на доходную статью, ограниченный, малообразованный и при всем том искренний чудак. Если же ко всему этому прибавить его заиканье и метроном [55], с которым Федор Константинович был не разлучен н который он постоянно ставил перед собой во время разговора, то получится полный фотографический снимок с одного из известнейших антрепренеров, стяжавшего на этом поприще славу и даже некую толику денег, что делает его исключительным представителем провинциальной антрепризы.
Представлению «Смерти Иоанна Грозного» предшествовали многочисленные репетиции. Шились новые костюмы, рисовались новые декорации, изготовлялись бутафорские вещи. Когда трагедия шла уже, как говорится, без сучка и задоринки, я как-то кстати заметил Смолькову:
— Пора бы назначить ее в репертуар.
— Знаю-с, знаю, да никак нельзя.
— Что такое? Почему?
— Несчастье… просто несчастье!!
— Какое?
— Бутафорские вещи не готовы.
— Ну, это несчастье не велико. А за какими именно вещами остановка?
— Да вот за теми, которые царь приготовляет для подарка своей невесте.
— А их-то как раз и не надо.
— Как не надо? — с ужасом воскликнул Смольков, трепеща перед напрасными расходами. — Почему не надо?
— Потому что эта сцена с подарками у нас не пойдет. Она даже и на императорской сцене исключена.
— Что вы? Неужели?
— Да. Всего только она и играна на первом представлении, а на последующих ее пропускали по желанию самого автора.
— Как же вам было не стыдно не сказать этого заранее? Позвать скорее ко мне бутафора! — крикнул он одному из служащих.
Через несколько минут явился бутафор. Смольков встретил его радостным возгласом:
— Не надо… не надо…
— Чего не надо?
— Подарков делать не надо!!
— Почему?
— А потому. что ты, видно, пьесы не знаешь…
— Да и знать мне ее не нужно, я работал по вашему заказу.
— Так ты подумай-ка, ведь эти вещи нужны для последнего акта?
— Да.
— Ну, а в последнем-то акте Иоанн Грозный умирает?
— Что ж из этого?
— A то, что если он помирать собирается, то ему не до подарков… Не нужно, не нужно их… напрасно, братец, старался…
Смольков был потешен во всем. Как-то репетируем «Горе от ума». Я Чацкого, а какой-то актер роль Горича. Он путал, врал и вообще так ее вел, что я вынужден был обратиться к Смолькову.
— Так относиться к Грибоедовскому произведению нельзя, — говорю я ему. — Он несет околесную…
— Это вы про кого? — перебил меня Смольков.
— Да вот про этого господина.
— Не беспокойтесь, в спектакле он не будет играть.
— Я вас не понимаю.
— Он так, приставной… Горича будет играть другой артист, Востоков, а он только поставлен для репетиции, чтобы вам веселее было…
— Но, позвольте, это тоже не дело: репетировать будет один, а играть другой.
— Ничего, другой-то у меня больше жалованья получает и без репетиций бывает хорош…
В нижегородской труппе служил на выходных ролях какой-то отчаянный пьяница, однако, скрывавший свою слабость и притворявшийся трезвым.
Однажды проходит он мимо Федора Константиновича, сильно покачиваясь. Тот его останавливает строгим замечанием:
— Пьян?
Актер понял, что скрыть своего состояния нельзя, гордо выпрямился и ответил:
— И горжусь этим!
— Дурак!
— Не сердись, благородный джентльмен.
— Ах, ты безобразник! Хочешь, чтоб я тебя оштрафовал?!
— За что?
— А вот за этого самого джентльмена.
Когда этот анекдот был пересказан покойному драматургу А. Н. Островскому, то он очень много смеялся и даже впоследствии воспользовался им в одной из своих пьес, позаимствовав, впрочем, только первую его половину.
Будучи свободным в один из спектаклей, сижу я в ложе с Смольковым и созерцаю какую-то мелодраму. Один из участвующих был против обыкновения плох. По этому поводу я повел разговор с антрепренером.
— Почему он сегодня не интересен? В прошлый раз он был несравненно лучше…
— Он сегодня хорошо играть не может.
— Почему?
— У него деньги пропали.
Большинство актеров, служивших у Федора Константиновича, пользовались казенной квартирой. Около театра возвышался полуразвалившийся деревянный дом, который разделен был на крохотные квартиры, в одну и две комнаты. Одинокие пользовались комнатой, семейные двумя. В этом доме проживала почти вся труппа; не гнушались казенной квартирой также и такие артисты-гастролеры, как Полтавцев, Милославский и другие.
Отставной артист императорских петербургских театров Прусаков последние годы жизни пребывал в Нижнем Новгороде. Когда Смольков жаловался, что негде достать хороших актеров, я указал ему на талантливого Прусакова, сидевшего не у дел.
