После этого случая с шапкой Славка как бы новыми глазами просмотрел всю полосу. Ему понравилось, что над "Партизанской правдой" линеечкой были отбиты слова: "Смерть немецким оккупантам!", а в "окне", в так называемом "шпигеле", была набрана сводка Совинформбюро. В ней сообщалось о разгроме немцев в районе Владикавказа (гор. Орджоникидзе). А это была столица Славкиной родины, Орджоникидзевского края, который был то Северокавказским краем, то Ставропольским, то вот Орджоникидзевским. Возможно, теперь скоро придет письмо от мамы, если она жива. Еще нравилось, что над этим Шпигелем были слова, тоже отбитые линеечкой: "Прочитай и передай товарищу".
Вообще злополучная шапка вызвала в Славке, после, конечно, первых минут ошеломления, медленный прилив совсем другого чувства - ревнивой любви, что ли, словно к живому существу, и шапка эта теперь повернулась к нему так, как если бы они сами, вместе с Александром Тимофеевичем, и даже вместе с печатником и двумя Нюрами, сами, не сознавая того, нанесли своей газете, незащищенной, доверчивой к ним, сильную обиду. И он смотрел на нее теперь вроде новыми глазами, и никогда еще она не казалась ему такой близкой, словно бы живой, как вот сейчас. И вторая полоса ему тоже нравилась, потому что там была, в самом центре, его заметка "Дешевые заменители". Полоса была тоже тематическая, в духе передовицы, о "новом порядке", который устанавливали немцы на оккупированной земле. Тут были такие заголовки: "Обман и разбой", "Лжецы запутались", "Ее убили немцы", письмо из Германии под названием "Правда о немецкой каторге", "Уголок сатиры" и в центре - Славкина заметка "Дешевые заменители".
Славка заметил про себя, что он тщеславен. И довольно-таки сильно. Еще давно, когда он Гогу вел, - господи, уже никогда он не увидит больше Гогу - где Кавказ, где Тбилиси, собирались туда после войны, где родня, дом Гоги и где он сам, где его могила теперь... Еще когда он шел с Гогой, уже тогда его то и дело захватывало тщеславие, вот-де какой он, слабого человека ведет, утешает, подбадривает, а потом, когда записывал в Дебринке местных парней и мужиков в партизаны, тут и говорить нечего, а потом этот мандат, который хранит Славка и будет показывать кое-кому потом, после войны, когда опять станет студентом, а теперь вот удостоверение на парашютном шелке, Нюра еще подшила его по краям, как подшивают носовые платки, чтобы не обтрепывались, это историческое удостоверение личности на парашютном шелке, такого еще ни у кого не было. Но тщеславие бойца, тщеславие партизана - это еще понятно, и оно не так все же сильно, как вот это. Стоит под заметкой имя - В. Холопов, черненьким набрано, мелочь, фамилия на бумаге, а как действует. Славка и не подозревал в себе такого. И это тщеславие оказалось выше всех других тщеславий. Смотришь В. Холопов под заметкой, и вдруг вся газета становится такой интересной, содержательной, нужной, значительной. И ведь написано хорошо. "Уводя со двора колхозника последнюю корову, они "успокаивают" его тем, что в Германии есть резерв более качественного рогатого скота, который будет доставлен после войны крестьянам.
В то же время, давя население Германии все новыми налогами и сборами для военных нужд, они утешают его тем, что на Востоке имеются большие запасы продовольствия, хлеба, мяса, яиц, что только за недостатком транспорта нет возможности перебросить все это продовольствие в Германию". Обманывают и тех и других. Потом про заменители тоже хорошо написано, как немцы обучают русских людей вместо мяса, масла, хлеба есть отходы промышленности, а также некоторые дикорастущие травы и коренья. Всего рекомендуется 95 названий таких трав и кореньев: кульбаба, подорожник, крапива, медуница, конский щавель и так далее. Потом насчет обобщений хорошо сказано, что немцы для всего нашли заменители, в том числе для совести, морали, политики и так далее. И стоит заметка в центре, на три колонки, лучшая заметка в номере, и номер весь вообще очень содержательный. К тому же на второй полосе еще поставлено: "В последний час". "Наступление наших войск продолжается". Мы продолжаем громить немцев под Сталинградом, идет полное их окружение, уже видно, к чему клонится дело, а там еще Орджоникидзевский край освобождается. Дела пошли хорошие, теперь уже ход войны прояснился наконец-то.
С этой шапкой, конечно, получилось жуткое дело, но подборка хорошая, и номер в целом хороший, и вообще все не то, что раньше. Теперь наши наступают, и уже видно, что не вечность сидеть тут, в Брянских лесах, что уже вот-вот фронт подойдет. И Николай Петрович все это понимает прекрасно, и у него настроение другое. В конце концов пошутили над неудачной шапкой, перебрала ее Нюра Хмельниченкова, Иван Алексеевич стал заправлять полосы в машину, остальные вместе с редактором развели тары-бары и на тему ППЖ поговорили. Сначала Николай Петрович спросил, как с очерком о Костюке, потом, когда Славка сказал - не получается, Николай Петрович спросил почему, а Славка пожал плечами и опять повторил, что не получается, тогда бойкая Нюрка Хмельниченкова все разъяснила Николаю Петровичу:
- А чего, - сказала она, - Слава писать будет, когда у него ППЖ там валяется на лежанке. Не будет Слава писать.
Получилось смешно как-то, даже сама Нюрка рассмеялась вместе с другими. Николай Петрович смеялся долго, руками всплескивал - во отмочил Холопов, во отмочил.
- А тебе что, жалко, что ли, что у него ППЖ? - смеясь, спрашивал Николай Петрович. Но Славка не стал смеяться и не стал отвечать редактору на его вопрос и потом все молчал, не принимая участия в общем оживлении и не желая обсуждать это дело в такой форме, в веселой. Николай Петрович все же быстро понял Славку, и ему понравилось строгое Славкино отношение.
- Ладно, - сказал он. - Обойдемся. А говорят, война все спишет... Война, может, и спишет, а ты, Слава, не списывай, правильно делаешь. Да... Штука какая... Что же, по-твоему, человеку на войне - только убивать? Больше ничего нельзя? Правильно, Слава, делаешь. Сложная это штука. Глаза Николая Петровича, остановившись, смотрели перед собой в неопределенное место, он задумался.
10
В огромных зимних лесах ни на минуту не прекращалась война партизан с оккупантами. Там рухнул мост от партизанской мины, там эшелон врага полетел под откос, и долго будут гореть вагоны и рваться снаряды, сотрясая лесную тишину, там перехватили и разнесли в пух и в прах вражескую автоколонну или зимний обоз с продовольствием, там глубокой ночью налетели на немецкий штаб, на гарнизон, подорвали гранатами комендатуру, казарму, вынудили немцев в подштанниках выскакивать на улицу и бежать по морозу до первой партизанской пули, там лихие разведчики волокут снежным целиком обмирающего "языка", там партизанская группа, отряд или вся бригада до последнего патрона бьется с неожиданно навалившимися карателями, там просто встретили и перехватили одинокого мотоциклиста или легковой автомобиль с важной персоной, офицером или даже генералом, там... и не перечислишь всего, что совершается в этих зимних суровых лесах каждую минуту дня и ночи.
