— Московский народ — особый, — говорил он, — шага не могут сделать без теории… — Себя он считал практиком.
Поляна была разбита солдатскими ботинками. Пыли хватало. В отдалении виднелась редкая кустарниковая поросль, за ней скрывалась река, но туда солдатам ходить не разрешалось. Это была уже не зона военного лагеря, а необъятные просторы нашей великой Родины!..
Вот оттуда, из того самого простора, появилась некая движущаяся точка, а чуть позднее глазастые наблюдатели определили, что это не просто точка, а женская фигура в сапогах и темном пиджаке. Рядом с низкорослым кустарником фигура казалась высокой. Солдаты вертели головами, вглядывались. Ряды искривились. Сажин все громче покрикивал, не понимая, почему это вдруг учение разладилось.
На самом краю поросли женщина остановилась, стала снимать заплечный мешок, опустила его на землю, и тихий, молчаливый боец Володя Титков радостно выкрикнул:
— Ребя! Так это ж татьянниковская провожалка!
Строй сам собой развалился. Смущенный Татьянников подошел к Сажину, вытянулся, приложил руку к пилотке, локоть задрался, правое плечо оказалось выше левого, невнятно зарапортовал и еле выговорил:
— Товарищ взводный… помощник командира… отлучиться разрешите… по причине… — задумался.
— По причине… По причине! — Сажин невесело усмехнулся. — К командиру отделения сначала обращаться надо, — он ткнул пальцем в обложку устава. — Придете через час к палаткам, а своей скажи, что здесь лагерная зона, может сцапать охрана.
— Да нет ее тут, охраны, — проговорил Татьянников, не умея представить себе того, чего нет на самом деле.
— Мне-то что, — перешел на гражданский тон Сажин, — а охрана может появиться. Идите. Только насчет выпивки ни-ни!
— Ни-ни! — вместо «есть» повторил Иван и побежал.
Потом перешел на степенный шаг. Снял с головы пилотку. Дальше уже так и двигался в направлении своей внезапно появившейся благоверной.
Помкомвзвода смотрел-смотрел ему вслед и вдруг прокричал взводу:
— Перекур!
Все разом покинули пыльную поляну и разлеглись на сухой траве под одиноким деревом. Солдаты закурили, и все головы были повернуты в Иванову сторону. Татьянников тем временем подошел к Марии. Они медленно шли в сторону реки, как на прогулке, расстояние между ними было почтительное. Они ни разу не оглянулись. Только торбу теперь нес Иван.
В редких кустах, недалеко от реки, он и она сидели на траве, тихо говорили о своем:
— Трудно будет поднимать-то без отца.
— Ну уж и без отца, — она улыбнулась. — А легко с малым дитем не бывает. Вон у мамани пять — все девчонки, — легко ли!
— Так ведь поднять-прокормить, провоспитать надо, — Иван расправил складку на юбке жены и притулился к ее коленям.
Она не ласкала его, а смотрела и ждала, что он еще хочет сказать. Он и сказал:
— Совсем замаешься провожаючи. Нельзя так.
Она смотрела-смотрела на него и хохотнула:
— Какой-то ты неладный. Обучают хоть?
— Обучают, — хмуро ответил Татьянников, — одна винтовка на отделение.
Ей стало жалко Ивана:
— Чего вы с ней делаете?
— Разбираем и собираем обратно — дергаем ее туды-сюды, как козу.
— Тепло ли в казарме?
— Тепло.
Он, не поднимаясь, повернулся, обнял ее и ухом прижался к животу. И только удивлялся той боли и жалости, которые поднимались в нем, и все до капли относилось к ней, к Марии. А что касается казармы, то — никакой казармы не были, не было даже никакой палатки, были только квадратные углубления, вырытые в земле и обложенные дерном. В каждой такой апарели одно большое земляное возвышение, выстеленное выгоревшими на солнце серыми досками. На отделение выдали всего две шинели. Укладывались на правый бок, дежурный укрывал всех одной шинелью, и хватало ее как раз, чтобы закрыть девять левых боков, а вторую растягивал по ногам, и тоже хватало. Переворачивались по команде. Крайние менялись от ночи к ночи, и сам командир отделения для себя исключения не делал. Вот только когда начинал накрапывать дождь, мокли поясницы, а там уж утром просыхали от внутреннего тепла, если, конечно, дождь к утру переставал.
— Ты сама-то где пристроилась?
— Я-то? Километра три-четыре. Там ваша ферма или подсобное. Ниже по реке прачечная. Ваша.
— А солдаты не пристают?
— Пристают, да идут дальше.
— Ты мне смотри, — нестрого сказал Иван.
Она ему ответила для порядка:
— А я что? Я — смотрю.
Расстались они на закате, когда со стороны штаба над всеми лагерями голодная хрипловатая труба заиграла на ужин.
Договорились на завтра, и тут Иван побежал.
Во время перекура, после ужина, помкомвзвода Сажин наставлял Татьянникова:
— Если все наши женщины начнут провожать нас на войну, можешь понять, какой сумбур в стране поднимется? Загрузят, к чертовой матери, все дороги! Понять можешь?
Татьянникову все это понять было раз плюнуть, но до конца понимать не хотелось, и он молчал.
— Ты ей разъяснить должен. Досконально.
— Я разъяснил. Да она ни в какую.
— Ну тогда прикажи. Глава ты или хренбозначто?! — терял терпение Сажин.
— Глава, должно быть, — соглашался Иван, а сам думал, что приказать-то можно, только Мария все равно найдет, что ответить, и опять будет ее верх, а потом и не хотелось это ей приказывать.
— Ведь если все наши бабы станут провожать нас на войну, — терпеливо начал повторять Сажин.
— Все не станут, — резонно ответил Иван.
Разговор сам собой разваливался, потому что Сажин тоже хорошо знал: не станут все наши бабы провожать своих мужиков на войну. Не станут. Для этого какая-то особая кость нужна и обычай.
На следующий день Даниил спросил Ивана вроде совсем безразлично:
— Ну как там? — и кивнул далеко в сторону.
— Да, кажись, ничего.
— Ты хоть с ней договорился?
— К вечеру просила на речку. Где мостки.
— Иди, — почти приказал ему Даниил. — Только к ужину не опаздывай.
Командир отделения приказать приказал, а через некоторое время не утерпел и сам туда пошел.
У самых мостков сидела она и что-то шила. Сидела без пиджака, без платка, в той самой белой кофточке, что выбивалась у нее еще тогда из-под одежек. Иван в нательной рубахе удобно облокотился на ее заплечный мешок, пилотка съехала на глаза, и смотрел он куда-то далеко за реку, в степь.
Там, где был выход к реке, несколько лагерных старожилов, возрастом сильно постарше, затеяли на бережку солдатскую постирушку. Даниил устроился на траве поблизости от них.
Мария только раз глянула мельком в их сторону и продолжала шить.
