Манифест 17 октября 1905 года принес только кратковременное улучшение. В ноябре волнения опять усилились, а в декабре даже дошло до вооруженного восстания в Москве.
Марии Федоровне было невероятно тяжело все это узнавать. Необъяснимым казалось и бессилие властей, какая-то непроходившая растерянность и в центре, и на местах. Но ведь Ники дал всё, что от него хотели (дал даже больше, чем мог!). А вместо того, чтобы объединиться вокруг Престола и начать совместно работать на благо России, опять хаос, снова крайние, нереальные требования, вплоть до создания какой-то «народной республики». Это в стране, веками державшейся, укреплявшейся и защищавшейся Царской Властью! Люди впали в состояние безумия!
Мария Федоровна, находясь далеко от событий, могла лишь письмом поддержать сына. «Дай Бог тебе всего хорошего и помощи в эту страшную минуту. Ты понимаешь, как мне грустно и тяжело не быть с Тобою в это время, так как издали все еще мучительней, просто выразить невозможно. Ни одной минуты сердце не может быть спокойно, так страдаю за Тебя и с Тобою за Россию и за всех, что даже писать трудно… Вот безобразие эти забастовки, полное разорение для страны и для всех. Не чувствуется ни патриотизма, ни власти: это просто ужас. Только Бог один может из этого хаоса вывести и спасти! Может быть, с Государственной Думой начнется лучшее время, все надеются на неё, дай Бог!»
Хотелось в Россию. Душа рвалась туда, но печальные обстоятельства задерживали в Амалиенборге. Первый раз с 1866 года встретила Рождество вне России. Папа с каждым днем все слабел, и его одного оставить не могла. Король стал совсем беспомощный, и она ему так нужна. Господи, что же делать, как быть? Никто не мог ответить.
А 16 января случилось ужасное: Христиан IX умер на руках Марии Федоровны. Она одна с ним оставалась и провела около него последние минуты земной жизни. «Я благодарна Богу за это счастье», — восклицала безутешная дочь, обливаясь слезами. Потом потянулись дни грустно-томительных похоронных церемоний. Только 15 февраля, почти через шесть месяцев после отъезда, Вдовствующая Императрица возвратилась в Россию.
Она вернулась во многом уже в другую страну. Ники производил хорошее впечатление. Был спокоен, уверен в будущем, но мать не могла не заметить, что Сын сильно постарел. Как-то вдруг впервые осознала, что Он уже немолодой человек. Щемящее чувство жалости к Нему не проходило. Алике тоже изменилась. Стала ещё более замкнутой и какой-то безрадостной, и даже в окружении детей улыбка редко озаряла Ее лицо. А какие прелестные у них дети! Её внуки! Девочки просто красавицы и такие живые, добрые и честные. А Алексей? Бабушка была без ума от Него.
Радость её была великой, когда летом 1904 года у Ники и Алике наконец-то появился сын. Мария Федоровна прекрасно знала, что тогда сбылось заветное, страстное желание Ники и Алике. И была тоже счастлива. Тот день, 30 августа 1904 года, в Петергофе помнила во всех подробностях. Как сиял Ники, когда она увидела Его вскоре после рождения Алексея. Она не могла сдержать слез, которых не стеснялась. Через 12 дней Цесаревича крестили, и Мария Федоровна исполняла роль восприемника. У неё стало спокойнее на душе. Появился прямой Наследник Престола и ее сыну Михаилу не надо больше нести на себе эту ответственность.
Миша не предназначен для роли Монарха, и если бы, не дай Бог, случилась преждевременная кончина Ники, то именно младшему её сыну должна была выпасть участь Венценосца. Но он такой еще ребенок, такой увлекающийся; он слишком мягкосердечен и мало чем интересуется, кроме своей военной службы. К тому же он не женат и никак не может сделать окончательный выбор.
Одно время он был просто без ума от своей кузины, Принцессы Виктории Уэльской, которой чуть ли не каждый день писал. Но до брака дело не дошло. Виктория была на десять лет старше Михаила, и это служило серьезной преградой. Но самое главное, что Принцесса не горела желанием соединить свою жизнь с ним; она любила его лишь «как брата». Эта история доставила переживаний Марии Федоровне главным образом потому, что Михаил после смерти в июне 1899 года Георгия стал Наследником Престола. Теперь, слава Богу, всё образовалось. Начались другие горести.
Положение в Империи было далеко от благополучного. Как только вернулась, сразу же пошли визитеры, жалобщики, плакальщики. Рассказывали ужасные подробности о кровавых событиях, винили всех и вся, но никогда — себя! Имела беседы с графом Витте: как всегда был многословен, полыхал. Уверял, что если бы не он, то Трон спасти бы не удалось.
Мария Федоровна знала его давно. Считала умным человеком, деловые качества которого высоко ценил покойный Саша, а он-то уж умел разбираться в людях. Министр он был крепкий, но человек малопривлекательный: полон желчи и редко о ком отзывался с симпатией. Послушаешь графа, так и выходит, что и положиться не на кого. Все кругом бессовестные и глупые. Его суждениям доверяться безоговорочно нельзя: слишком амбициозен, да и интриган заправский. Да и многие другие не лучше…
Бедный Ники, как ему тяжело, как ему трудно в этой обстановке, так как мало верных, надежных людей, готовых служить не за страх, а за совесть. Такие люди теперь особенно нужны. Вот, слава Тебе Господи, появился сильный деятель Петр Столыпин (1862–1911): в апреле 1906 года стал министром внутренних дел, а в июле возглавил и Совет Министров. Раньше служил Саратовским губернатором, и говорили, что проявил смелость и твердость при подавлении беспорядков.
Вдовствующая Императрица сама Петра Аркадьевича не знала: он из поколения политиков, появившихся в последние годы. Отзывы же были разные, но в том, что он человек честный, знающий и решительный, в этом трудно было усомниться. Ники так хорошо к нему относится, да и сама она прониклась большой симпатией, когда прочла кое-какие его выступления в Государственной Думе. Как он был спокоен, тверд и как эти скандалисты и смутьяны — «народные избранники» — терялись, когда Столыпин выходил на трибуну. Ники сделал хороший выбор, поручив такому человеку проводить нужные России преобразования.
Многое из того, что происходило в стране, Марии Федоровне было непонятно. Она следила пристально за событиями, но не все поддавалось объяснению; столько было нового, необычного. Эти необычности лишь только с каждым годом все множились.
Усиливалось чувство, что в России она мало кому нужна. У детей своя жизнь, семьи, и хоть не могла пожаловаться на невнимание с их стороны, но они всё больше и больше отдалялись. Повседневные интересы занимали. Это так понятно, но и так грустно. Самым заботливым был Ники, но встречаться с Ним могли лишь урывками, а на официальных церемониях человеческого общения почти не было. Она бы с радостью проводила время с Внуком, милым Алексеем, но Алике почти и не допускала таких встреч без Своего присутствия. Она же Мать, и это ее право.
