– Так.
– Так вот я тебе честно скажу, Евгений. Только тебе. Слушай меня. Если бы не сперли у него дневник, не играть бы вам этот спектакль у нас в городе! Или вот смотрел «Клопа» Маяковского. Все просмотрел! Четыре часа идет спектакль! Но клопа же нет! Правда, я сидел в двадцатом ряду, может, поэтому не увидел его. Но ведь никто не видел. Где же клоп? Не надо, не надо обманывать, Евгений.
Помолчал немного и добавил:
– Ну зачем так обманывать нас, провинциалов? Нехорошо, Евгений! Нехорошо! Так и скажи там в столице – нехорошо!
* * *
Брежневские времена. Иркутск. На концерте читаю главу из «Голубой книги» Зощенко. Писатель этот по-прежнему современен, глубок, не всем это по нраву. В антракте ко мне за кулисы приходит седой, солидный человек, явно важный начальник. В довольно суровом тоне, грубовато обращается ко мне:
– Кто вам разрешил читать такие тексты?
– Какие?
– Вы, понимаете ли, сравниваете там, сатиру наводите, понимаете ли. Кто вам разрешил?
Я читал только вещи, прошедшие цензуру. Понимаю, что диалог этот выиграю.
– Как кто разрешил? У меня это в программе. Выстроена программа. А кто разрешил – я не знаю.
– Нет, я вас спрашиваю! Вы же должны знать, кто вас посылает, кто разрешает, – не унимается начальник. – Кто-то ж отвечает, понимаете ли, за то, что вы делаете на сцене! Кто вам разрешил?
И тут я пошел ва-банк. Брежнева я никогда в глаза не видел – только на экране. Не знал, где он живет, где его дача, но…
– Единственное, что я могу вам сказать…
– Говорите, говорите!
– …могу сказать, что за четыре дня до приезда к вам в Иркутск я был на даче у Леонида Ильича, читал эти же тексты. Он так хохотал!
Актер не преобразился бы так мгновенно, как мой собеседник. Засмеялся, оживился и ласково сказал:
– Ну во-от! Видите! Ну сразу бы так и сказали! Дорогой вы мо-ой! Всего вам хорошего! Успехов вам творчески-их!
Похлопал по плечу и ушел, улыбающийся, умиленный.
* * *
1974 год. День милиции. Праздничный концерт в Колонном зале Дома Союзов. Идет трансляция по телевидению.
В зрительном зале работники МВД. В первом ряду – самые-самые что ни на есть руководящие генералы, полковники. Чины! Кругом – нервная вибрация.
Объявляют меня. Читаю композицию из книги «Габровские уловки». Смеются, хлопают, не отпускают. Предлагаю зрителям монолог Городничего из гоголевского «Ревизора». Предложение встречается аплодисментами. Ну как же иначе! Городничий и милиция – что-то родственное! Читаю. Бурные аплодисменты. Еле-еле отпускают. Довольны – ублажил.
Через два дня по телевидению – повтор этого концерта в записи. Монолог Городничего (и я с ним) вырезан! Нэма монолога!
Звоню в редакцию:
– В чем дело?
– Ой, – отвечают, – у нас неприятности: сняты с работы редактор и режиссер съемки этого злополучного концерта. По вашей вине!
– Боже! Что я-то сделал нехорошего?
– Не надо было читать монолог Городничего! Вы всех подвели!
– Так ведь Гоголь же!
– Во-первых, редактор не согласовал с вами текст, который вы будете читать на бис. И во-вторых, режиссер на тексте Городничего «Ничего не вижу. Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего…» – без злого умысла приказал телеоператору дать панораму лиц, сидевших в первом ряду!
P.S. Лишь 12 лет спустя я снова был приглашен в концерт, посвященный Дню милиции, с просьбой не читать ничего из «Ревизора».
…А некоторые считают, что классика устаревает! Ха-ха!
* * *
Москва. Конечная остановка троллейбуса в Химках. Это было во времена, когда в вагонах были кондукторы. Пассажиры волнуются. Молодая кондукторша сидит метрах в 30 на пеньке и читает книжку. Наконец захлопывает ее, входит в троллейбус. Все накидываются на нее: «Безобразие! Мы опаздываем, а вы хоть бы что! Почитываете!» Кондукторша оглядела всех глазами, полными слез: «Простите меня. Я только что „Анну Каренину“ закончила читать».
* * *
Дом отдыха под Ленинградом. Две команды из отдыхающих играют в волейбол. На месте судьи – очаровательная молоденькая девушка: длинные косы, спортивный костюм на изящной фигурке, как влитой, на груди – свисток. Не судья – очарование. Вокруг – зрители-зеваки. Я тоже пришел посмотреть на игру и оказался рядом с мужчиной довольно свирепой наружности: огромный сизый нос, густые, лохматые брови, свесившиеся над глазами, как плакучие ивы. Глаз не видно. Будучи не согласен с очередным решением девушки-судьи, этот звериного вида человек вдруг проревел хриплым, противным голосом затасканную фразу: «Судью на мы-ло!» Ему показалось этого мало, и он повернулся, желая что-то добавить, но вдруг увидел, что представляет из себя судья. Опомнился, страшно смутился, поднял свои бровищи, из-под которых показались голубые, добрые глаза. И, покраснев, стеснительно добавил:
– На туалетное.
И уж вконец стушевавшись:
– Земляничное…
* * *
Пригласили выступить в концерте в Доме литераторов на улице Герцена.
При входе новенькая дежурная:
– Здравствуйте, ваш пропуск!
– У меня его нет. Я на концерт…
– Без пропуска нельзя.
Подбегает женщина-администратор.
– Милочка, ты с ума сошла! Какой пропуск? Ты что, не видишь, кого ты не пускаешь? – И мне: – Ради Бога, не сердитесь. Она новенькая. Вы на концерт? Я вас провожу. Вы любите вареных раков?
– О, обожаю!
– В ресторане есть свеженькие, только-только сварили. Вы выступайте спокойно. Я возьму вам раков и буду ждать вас при выходе.
Дал денег, выступил, возвращаюсь к выходу.
Администратор – сама любезность.
– Вот вам два пакета. Отборных. Самых больших. Кушайте на здоровье и не обижайтесь на нас. Вы наш любимец, мы восхищаемся вашим талантом, дорогой наш товарищ Рязанов! Заходите!
Раков я не вернул.
* * *
Слесарь из нашего домоуправления всегда занимал у моей матери деньги на водку. И аккуратно возвращал в срок.
Как-то я спросил:
– Послушайте, неужели у вас нет силы воли? Неужели вы не можете бросить пить?
– А ты знаешь, что такое сила воли? Я тебе скажу, что такое сила воли. Вот вызывают меня на собрание, на местком и говорят: «Брось пить». И я даю клятву не пить. А пью! Вот это сила воли! Я – как руководители наши: обещают одно, а делают по-своему! Сильные люди!
* * *
Часто, чтобы увидеть профиль эпохи (и Родины тоже), надо отойти в сторону.
С. Е. Лец11 апреля 1992 года. Вечер.
Свистать всех на палубу! Виден берег! Это Ялта! О! Это какая-то не передаваемая, не поддающаяся описанию сложно-чувственная, гипнотическая вибрация всего что в тебе есть: радости, предчувствия, чуть-чуть страха и надежды…
