Прошу, не подведи… Хватит и ваших с Джеком подписей, в них больше веса. В смысле, не трать время, не бегай по всем авторам, если не знаешь наверняка, помогут тебе или нет.
Времени излагать подробности не остается, дело сложное. Однако знай: я прошу не только за Жиродье, я прошу и за себя, потому что дело касается меня лично. Разделавшись с Жиродье, французское правительство рано или поздно возьмется за меня. И скорее рано, чем поздно. Привет всем.
С любовью, Билл
Петицию с подписями, наверное, лучше прислать отдельным письмом по адресу:
Франция, Париж, рю Сен-Северин, 7, издательство «Олимпия пресс», М. Жиродье
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, Рю Гит-ле-Кёр, 9
11 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Мне вдруг стало абсолютно не хватать времени, один срок выходит за другим. Приходится экономить время, составлять строгий график.
Дело приняло зловещий оборот. Мой юрист [473] говорит: «Вы не под следствием исключительно по ошибке». Еще пришла телеграмма из танжерского отделения Интерпола — насчет дела Стивенса. Видит бог, я с этими уродами никаким краем не связан, но с юридической точки зрения ситуевина хуже некуда. Лунд оказался профессиональным стукачом: подделал письмо самому себе от моего имени. На месте Лунда я поступил бы точно так же, лишь бы спасти свою шкуру. Однако сейчас на него даже ругаться но хочется. В первую очередь виню сам себя — за то, что связался с Лундом. Моя ошибка. Ошибка, которую я намерен исправить и впредь не повторять. Хватите меня шпанюков. И Лунд пошел на хер.
Я готовлю нечто вроде письменных показаний, разъяснение сути «Голого завтрака» для собственной безопасности. Роман вообще о вирусе наркозависимости. В нем раскрывается природа вируса и то, как его можно сдержать. Я вовсе не за джанк и никогда за него не был. Напротив, я призываю: люди, слезайте вы с поезда джанка, он несется по откосу в три мили длинной прямиком в кучу дурмана! Я же отказался от джанка и воздержусь от него в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас окончательно. Копию статьи пришлю тебе потом (французы ее опубликуют, наверное, в «Экспрессе»).
Прошу, Аллен, отнесись к моей просьбе — собрать подписи — как можно серьезней. От этого зависит не только судьба Жиродье, но и моя тоже. Мне совсем не улыбается тратить время на судебную бодягу, в конце которой у меня вполне могут отобрать паспорт или еще как-нибудь ограничить в свободах.
Те самые две главы, которые названы порнографическими, на самом деле трактат против смертной казни, написанный в манере «Скромного предложения» Свифта. Мол, если кому-то нравится пить кровь и поедать висельников — флаг им в руки, но мы из этого сделаем голый завтрак.
Прямо слышу, как секретные агенты велят: «Берроуз, туши свет». Кто знает… а сам-то? Я не играю затем, чтобы проиграть. По сути, вообще не играю. Живу этим.
Если есть шанс помочь битникам сойти с пути наркомании, так, может быть, и другие дела окажутся не столь сложными. Умный все понимает. Quien sabe? Возможно все. И двигаться одновременно в двух направлениях реально.
Второй выпуск «Биг тейбл» вышел на славу [474]. «Каддиш» хорош. Продолжай в том же духе. Стену ты пробил.
Привет Джеку, Питеру, Люсьену и Ирвингу.
С любовью, Билл
P.S. В город примчался Далберг [475]; ему нужен был дантист и еще кое-какие услуги. Я его всем обеспечил и больше не видел, даже письма от него не получал. Невежда. И хрен с ним.
С этим судом не могу с места сдвинуться. Аллен, будь добр, просмотри мои письма у себя, те, в которых нет упоминаний о яхе. Поищи материал о мифических местах в Южной Америке, где присутствует Карл. Глянь, нет ли у тебя скандинавских материалов, только не о допросе Карла. Если найдешь что-нибудь, пришли это на ящик «Американ экспресс». Мне лично не шли! Письма нужны для следующей книги [476]. Боюсь, как бы они не пропали.
[…]
С любовью, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
[Париж]
25 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Жиродье только что показал твое письмо со списком. Очень подробно и очень понятно. Спасибо, Аллен, ты оказал мне огромную услугу.
На следующей неделе «Лайф» берет у меня интервью через Розалинд из «Тайм». Все это важно для работы, и я с тобой полностью согласен: писательство для меня единственно важная вещь. Ну, написание писем и походы на вечеринки — тоже часть моей работы: каждый раз, возвращаясь с очередного европейского сборища, приношу домой материал для «Голого завтрака». С людьми знакомлюсь исключительно ради книги; моя же внешность бережет меня от ненужных встреч. Я не четвертый за игрой в бридж, и как свободного кавалера меня тоже не приглашают — дамочек развлекать я не умею. (А есть и такие пассажиры, которых зовут исключительно ради этого.) Сам решаю, если пригласивший меня — когда таковой находится — имеет что-то сказать; и слышать всегда полезно.
Слухи в Париже — о возвращении к довоенной экономике и ренессансе в культуре. Здесь романтики и богемных речей не будет. Разговоры идут о политике, большом бизнесе. После визита Хрущева все сходятся в одном: атомная война не начнется [477]. Возрождение экономики и культуры идет полным ходом. Поговаривают, будто и в Лондоне — то же самоё. А как у вас там, в Нью-Йорке?
Факт в том, что монополия старого пошива потеряла практичность, чисто экономически она невыгодна. Узы СТАРОЙ ШКОЛЫ быстро слабеют.
Мое дело, похоже, приняло более или менее приятственный оборот.
По совету Брайона — он ни разу мне плохого не посоветовал — я признал свое «авторство» письма Лунду. Судья ответил: «Слушайте, я из мухи слона делать не собираюсь. Ваше дело мелкое. Но только не думайте, будто я — идиот». Честно, так и сказал. Адвокат постарался, чтобы наше дело рассматривал именно этот судья — а парень он неплохой, и я выложил ему все как есть. Да и врать-то было не о чем: я же не продаю наркотики, не вожу их через границу и в будущем возить не собираюсь. С наркоманами, уродами со дна общества, больше не корешусь: с ними скучно. У них свои дела, у меня теперь — свои. Лунд есть Лунд. Basta.
Я свободен дальше проводить свое исследование. Отделаюсь, наверное, штрафом и условным сроком. Большая часть денег ушла на судебные издержки. Дело обойдется в пять сотен долларов минимум. Что ж, прекрасный наглядный урок, который я намерен усвоить: никаких больше Лундов, хватит с меня шпанюков.
С Джеком Стерном мы вряд Ли станем дальше общаться. Пойми правильно, он не хочет видеть меня; причины же обозначатся в новой книге. Ну и в настоящей тоже. В конце «Голого завтрака» я обращаюсь именно к Жаку (он знает почему). Друзьями мы друг другу и не были, просто он вел себя со мной по-дружески. Именно через Жака я и познал европейцев. Никто мне в этом так не помог, разве что Брайон. По плодам их узнаете их, не по намерениям — добрым ли, злым ли.
