– это еще двести пятьдесят. Оркестр – еще пятьсот. И двести пятьдесят ведущему. Если цена соответствует качеству, получится неплохо. Если артисты говно – ты пролетаешь. Первый концерт может стать последним. Если повезло, и кто-то из вышеперечисленных работничков оказался молодым еще неоткрытым дарованием, ты обогатишься. Но это вариант для Москвы, в провинции нужно исходить из пятисот рублей за билет. Пятьсот на двадцать пять получается двенадцать тысяч пятьсот рублей, то есть около четырехсот пятидесяти долларов. Что это означает? Только то, что ни приличной программы, ни денег вы не получите. Конечно, в принципе, может случиться чудо и соберется у вас толпа единомышленников, которые будут работать на голом энтузиазме. И тогда даже в Крыжополе вы сумеете прославиться, потом поедете на гастроли в районный центр, потом по союзным республикам, затем Москва – и вы богаты. Но поверьте моему опыту: на этом долгом пути ваши «звезды» покинут ваше созвездие, и в Москву вы приедете с одной голой идеей, за которую платят деньги…только в Голливуде.
Заниматься кабаре безумно интересно, так как это маленький и к тому же мобильный театр. А театр интересен сам по себе, ведь он живой и, несмотря на то, что пьеса одна и та же, каждый день там все происходит иначе. Сегодня актер так расставил акценты, завтра по-другому, в зависимости от настроения и от публики. Театр – энергетическая вещь. Но мне лично всегда хотелось заниматься театром не драматическим, а таким…облегченным. Что я и делаю, понимая, что юмор – дело серьезное. В кабаре только видимость легкости. На самом деле это серьезный труд и, что самое обидное, не все здесь зависит от ведущего. Здесь все завязано на импровизации, и если среди артистов кто-то напился, кто-то подрался, кого-то бросил муж, кто-то ушел от жены к другому мужчине, то программе – хана. Сегодняшней программе. А завтра – завтра будут взлеты или падения, кабаре – вещь непредсказуемая.
* * *
Итак, пусть и в таком не до конца идеальном варианте, но место моей постоянной дислокации постепенно становилось самым модным местом в городе. В Питере был моден интеллектуальный юмор, и Трахтенберг стал в нем апофигеем, героическим фетишем города-героя. Туристам говорили, что днем нужно посетить Эрмитаж, а вечером пойти послушать Трахтенберга.
Стиль моей программы (впрочем и любой другой) подразумевает, что и атмосфера в клубе должна ему соответствовать: и кухня, и интерьер, и персонал… Поскольку на сцене все называется своими именами (то есть, жопа жопой, а морда мордой и никак иначе), то и с залом все должно быть в гармонии. Ни дорогой хрусталь, ни французская кухня с ее сложными вычурноиноземными названиями не прокатят. Названия блюд тоже являются продолжением программы: мясные рулетики должны называться «хуйнюшками», форель – «пиздикляусом», суп «бодягой» и т. д. и т. п. И, конечно, было бы дико, если бы эти блюдищи подавали вышколенные официантки в строгой униформе с именами Елизавета, Анастасия… Одеты они должны быть тоже по-простецки и звать их должны также – Стопарик, Жопа, Грымза, Лапоть. А уж какие имена – такие и девки.
Вот поэтому, когда человек приходит в мое заведение, его удивляет все. Он окунулся в атмосферу юности, когда он с мятой трешкой в кармане приходил в ресторан, а халдей ему говорил, ну че будем пить? Самое дешевое? Пиво и водку? А сейчас он может себе позволить все заведения, но иногда ему хочется хамства-лайт, по отношению к нему, конечно. И, конечно же, на уровне игры.
Ты такой же, как и я. Мы такие же, как ты. «Ты к нам пришел. Если ты нам не дашь денег, то кто даст? Хочешь сказать, что у меня день прошел зря?…»
Наверное, сменится пара поколений, и такое кабаре не будет пользоваться спросом. Пока что оно существует за счет ностальгии. Мы все начинали с низов, политики и олигархи когда-то, совсем недавно, были бедными студентами и учеными. А ненормативная лексика – это язык, на котором говорили все, как в школе, так и во дворе.
На сегодняшний момент я являюсь единственным шоуменом, у которого есть свое клубное шоу. Остальные этого не могут. Поэтому так и ненавидят меня все эти «дроботенки» и «христенки». Они работают десятиминутный номер и не знают, что делать дальше. Ездят на концерты компаниями. Берут двадцать человек, каждый выходит на десять минут. За концерт дают двадцать тысяч, значит, у каждого только по тысяче выйдет. Заказчикам куда проще взять за десятку одного смешномена, болтающего два-три часа, еще пяток стриптизерок – и на тебе шоу!
– Здравствуйте. Заходите, раздевайтесь.
– Зачем раздеваться?
– Ну, как же, вы ведь ебарь-надомник?
– Конечно, нет! Я пиздун-собеседник.
Москва, закрытая вечеринка «Жабы и цветы»
– Добрый вечер, дамы и господа, леди и джентльмены, сэры и сэрихи. Меня зовут Роман Трахтенберг и моя фамилия переводится совсем не так, как вы подумали… – начал я с приветствия, отработанного за много лет.
Когда выходишь на сцену, в первую очередь нужно поздороваться, представиться и представить партнера, вместе с которым придется вести программу. Вообще, конечно, лучше работать без партнера, в одиночестве. Но сегодня выбирать не приходится. Я ведь не на сцене своего клуба, а на частной вечеринке, устраиваемой владельцами «заводов-пароходов» и их нерядовыми друзьями. Заказчики вечеринки захотели, чтобы вместе со мной на сцене была Машенька Малиновская. О ней я мало чего знаю, ну да какая разница. Люди заплатили немалые деньги и хотят, чтобы им было весело.
– Сегодня вечером мы работаем вместе с Манькой Малиновской! – весело сообщаю публике и поворачиваюсь к девушке, – Манечка, скажи что-нибудь.
Секундная пауза, во время которой моя…гм «коллега» набирает в легкие воздух. И в зале вместо «здрасти» раздается романтическая фраза: «Пошел на х…!»
От неожиданности публика замолкает. Многие подняли головы, оторвавшись от стаканов. Такого поворота событий никто не ожидал.
– Машенька, ты обалдела? Ты чего в микрофон материшься? – меня, конечно, матом не удивить. Я тоже так умею, еще и похлеще. Только оскорблять-то зачем.
– Пошел на х…! – еще раз «изысканно» подрезает она.
Одного взгляда на «теледиву» хватает, чтобы понять, насколько Машенька пьяна: густо накрашенные глазки совсем остекленели, жирно намазанный ротик скривился, напудренный носик съехал набок. Интересно, что человек может сказать в таком состоянии?
Я рада вас приветствовать! Я с вами! Давайте зажигать! – вопит она в микрофон текст, заимствованный, наверное, у диджеев подростковых вечеринок. И снова поворачивается ко мне. – Пошел на х…!
Публика под такой призыв «зажигать» не спешит, здесь все давно выросли из школьной формы. Им интереснее, как буду реагировать я. А уж про грудастых блондинок столько сказано в мировом фольклоре: избитый персонаж. А эта еще и пьяная.
