зиазм тех времен видится теперь в ином свете глазами умудренной старости. Этот снисходительный тон возникает каждый раз, когда Гёте вспоминает в мемуарах о своих критических выступлениях в адрес эпохи и общества в период «Бури и натиска»: пустяки, заблуждения юности. Теперь, когда он давно уже встал на путь спокойного, стабильного развития, молодой задор, бунтарский пафос и восторг кажутся подозрительными. Гёте говорит о «поэтической ненависти к тиранам», которую испытывал Штольберг (в самом деле только поэтической). А несколько позднее Гёте заключает холодноватым резюме: «Признаться, и всему нашему пересказу [имеется в виду «Поэзия и правда»] недостает полноты чувств и взволнованной словоохотливости, свойственных молодежи, сознающей свои силы и дарования, но не знающей, где и как найти им достойное применение» [I, 608—609].
Это путешествие пришлось так кстати еще потому, что Гёте надо было развеяться после неприятностей, связанных с публикацией, в которой он (якобы) вовсе и не повинен. В феврале в виде анонимной драмы была опубликована резкая сатира на рецензентов «Вертера» — «Прометей, Девкалион и его рецензенты». Расшифровка не представляла трудностей: в «Прометее» изображался Гёте, Девкалион был «Вертер», его творение. Рецензенты появились на маленьких гравюрах в виде осла, совы, гуся и т.п. Виланд — в образе Меркурия, Николаи досталось больше всего: он принял облик орангутана. Пьеса была не слишком остроумной, но не все потерпевшие изъявили готовность сделать хорошую мину при плохой игре. Что должен был, к примеру, думать Виланд, незадолго до того получивший примирительное письмо от создателя «Вертера», а теперь осмеянный, как некто угодливо предлагающий свои услуги: «Ваш покорный слуга, господин Прометей! / Возвратившись из Майнца, надежды полон, / Смею ль числить себя среди Ваших друзей? / И будет ли мне дано поцеловать шпору?» Когда всеобщее волнение достигло предела, Гёте распространил в апреле заявление и напечатал его в журналах. Там говорилось, что не он, а Генрих Леопольд Вагнер написал эту пьеску, без его ведома и согласия она была напечатана. Это было не очень правдоподобно, тем более что в те времена литературные конфликты часто решались анонимно и авторы не спешили признаваться в причастности к собственным публикациям. Так что путешествие в Швейцарию избавило Гёте и от этой весьма неприятной истории.
296
Четырнадцатого мая отправились в путь. Молодые люди оделись в костюм Вертера: желтые брюки и жилет, синий фрак с желтыми пуговицами, сапоги с коричневыми передками, а на голове круглая серая шляпа. Посещение Мерка в Дармштадте само собой разумелось, Гейдельберг произвел сильное впечатление своим необычайным расположением на берегах Неккара и развалинами замка над рекой; в Карлсруэ можно было полюбоваться четкой планировкой города с дворцом, к тому же «герцог Веймарский тоже приехал и был мил со мной» (письмо Иоганне Фальмер от 24— 26 мая 1775 г.). Невеста герцога принцесса Луиза в первый раз увидела Гёте. На пару дней задержались в Страсбурге, радостно встретились с Ленцем. Но в Зезенгейм, где четыре года назад Гёте покинул Фридерику, он заехать не захотел. «Мне странно и чудно, где бы я ни был» [XII, 162], — писал он Иоганне Фальмер из Страсбурга 26 мая, одновременно думая о том, что в эти дни во Франкфурте должны играть его пьесу «Эрвин и Эльмира» и было бы хорошо получить об этом весть. Уже в начале путешествия он восклицал с восторгом — только самый конец звучал скептически: «Я много, так много увидел! Мир — это прекрасная книга, в ней можно набраться ума, если бы только это хоть чему–то помогло». А себя он называл «сбежавшим медведем» или «улизнувшей кошкой».
В Эммендингене повидались с энергичным зятем Шлоссером и сестрой Корнелией, ранимой, тяготившейся своим существованием. Должно быть, часы этой встречи осветили воспоминания о дружбе брата и сестры в годы ранней юности во Франкфурте. Историю с Лили сестра, правда, решительно не одобряла, во всяком случае, так сообщает «Поэзия и правда». Ленц тоже приехал в Эммендинген, Штольберги прибыли несколько позже и скоро отправились дальше. Гёте еще оставался у сестры. Договорились встретиться в Цюрихе.
Пороги Рейна у Шафхаузена — это единственное, что осталось в памяти на пути от Эммендингена до Цюриха. Так записал Гёте глубоким стариком. Когда в 1797 году он в третий раз объехал Швейцарию, это было не так. Тогда он потратил несколько часов на то, чтобы со всех сторон осмотреть водопад, которым так много восхищались и который так часто описывали путешественники. «Взволнованные мысли» — так называется специальная глава в записках «Путешествие в Швейцарию» (1797), она начиналась словами: «Мощь потока, неисчерпаемость, как будто бы сила, которая
297
не уступает. Разрушение, задержка, остановка, движение, внезапный покой после падения». Такая манера наблюдать явления, когда сначала воспринимается их предметная сторона, а потом происходит обобщение, в 1775 году была Гёте еще не доступна.
7 июня Гёте прибыл в Цюрих, и Лафатер получил возможность ответить на гостеприимство Гёте, проявленное год назад. Долгожданная встреча, обмен мыслями, совместная работа над «Физиогномикой» — все это заполняло дни, прерываясь только для приятного времяпрепровождения в кругу друзей Лафатера и прогулок в окрестностях Цюрихского озера, знаменитых своей красотой. Гёте жил в доме Лафатера «Лесной великан» на Шпигельштрассе, а Штольберги в крестьянском доме на берегу озера, «где мы в получасе езды от города хотим устроиться на некоторое время, окруженные виноградниками. Чуть дальше горы, сплошь поросшие кустарником. А еще дальше виднеется высокая горная цепь кантона Швиц, она еще вся под снегом» (Ф. Л. Штольберг Генриетте Бернсторф, 11—13 июня 1775 г.). Приблизиться к природе, вступить с ней в непосредственный контакт было целью путешественников. С тех пор как Альбрехт Галлер, путешествуя в Альпах по местам, никогда не вызывавшим особого интереса, оказался под сильнейшим впечатлением, которое он выразил в длинном стихотворении «Альпы» и опубликовал его в сборнике «Первые стихи о Швейцарии» (1732); с тех пор как «Идиллии» жителя Цюриха Соломона Геснера, ставшие всемирно знаменитыми, воспели душевный мир и жизнь пастухов и пастушек («Мне случилось обнаружить в наших Альпах таких пастухов, каких когда–то видел Теокрит», — писал он Глейму 29 ноября 1754 г.); с тех пор как призыв Руссо «назад к природе» взбудоражил всех цивилизованных людей, — с этих пор в Швейцарии каждый думал найти и реально пережить то, к чему стремился. Для того и знаменитая свобода. «Вдали от суеты, усилий деловитых / Здесь мир души живет, свободный от забот» […]. «С тобой, простой народ, такого не случалось, / Чтоб черный смрад греха в душе твоей царил. / Природа даст тебе своих богатств немало, / Забота не томит, и гнев не стоит сил» (А. ф. Галлер, «Альпы»). Фриц Штольберг также не обманулся в своих ожиданиях. Он мечтательно сообщает «о наслаждении чудесной страной, природой, свободой, исконной простотой» (письмо И. М. Миллеру из Берна от 11 октября 1775 г.).
