– Неужели и его пошлют на фронт? – говорил он Ахматовой, повстречав во время призывных хлопот Александра Блока (тот был уверен, что «война очистит воздух», и активно участвовал в земской благотворительности в пользу семей военнослужащих). – Ведь это то же самое, что жарить соловьев!
Сам он себя среди «соловьев» не числил, от воззваний пока воздерживался, но договорился с редакцией газеты «Биржевые ведомости» о публикации фронтовых корреспонденций. Впрочем, до фронта было еще далеко – пока предстояло обучение кавалерийскому искусству. В Кречевицких казармах у новгородской деревни Наволоки, где шла подготовка в кавалерию, выяснилось, что навыки слепневских вольтижировок для конного строя не годятся. «Я навещала его под Новгородом, – рассказывала Ахматова, – и он говорил мне, что учится верховой езде заново. Я удивлялась – он отлично ездил на лошади, красиво и подолгу, по много верст. Оказалось – это не та езда, какая требуется в походе. Надо, чтобы рука непременно лежала так, а нога этак, иначе устанешь ты или устанет лошадь. И без битья не обходится учение. Он рассказал, что великого князя ефрейторы секут по ногам». За отдельную плату Гумилев брал индивидуальные уроки рубки и защиты шашкой у одного из унтер-офицеров. А в огневой подготовке он постоянно показывал лучшие результаты в полку, прочно поделив первое место со своим новым приятелем Юрием Янишевским, соседом по двухъярусной койке. Гумилев рассказывал Янишевскому и другим вольноопределяющимся о своих африканских приключениях. Вскоре «охотник на львов» стал популярной фигурой в Кречевицком лагере. «Самовар не сходит со стола, наши шахматы заняты двадцать четыре часа в сутки, хотя люди в большинстве случаев милые, но все же это уныло, – писал Гумилев матери. – Только сегодня мы решили запираться на крючок, не знаю, поможет ли. Впрочем, нашу скуку разделяют все и мечтают о походе, как о Царствии Небесном».
За месяц, проведенный в Запасном полку, Гумилев дважды побывал в краткосрочном отпуске в Петербурге и Царском Селе и знал, разумеется, что кампания в Восточной Пруссии, где с начала августа действовали две русские армии, складывается неудачно. Вырвавшаяся далеко вперед 2-я армия генерала А. В. Самсонова была окружена и разгромлена в сражении у местечка Танненберг в Мазурских болотах, 1-я армия генерала П. К. Ренненкампфа спешно отходила на исходные рубежи. Зато разворачивающаяся на юге битва с австрийцами день ото дня приобретала все более победоносный характер: войска Юго-Западного фронта, захватив земли Восточной Галиции и Буковину, приступили к крепости Перемышль. На европейском фронте германцы продрались сквозь Бельгию, разбили французов в грандиозном Приграничном сражении, едва не достигли Парижа, но, в свою очередь, были разбиты на реке Марне. Сейчас обе армии, стремясь зайти противнику во фланг, маневрировали, устремляясь к побережью Северного моря. Ни одна из воюющих сторон пока не добилась нигде решающего успеха, и все напрягали усилия, надеясь на скорую победу.
21 сентября Гумилев и Янишевский получили назначение во 2-й Маршевый эскадрон Лейб-гвардии Уланского Ее Величества полка и в конце месяца прибыли в уездный городок Россиены Ковенской губернии. Здесь после недавних боев в Восточной Пруссии уланы были расквартированы на отдых. Пополнение распределили по боевым подразделениям. Янишевский получил назначение в 6-й эскадрон, Гумилев – в первый, именуемый «эскадроном Ее Величества». Эскадроном командовал ротмистр князь Илья Кропоткин, а взводным командиром Гумилева стал поручик Михаил Чичагов. Для всех новичков были организованы ежедневные учения, конные и пешие, продолжавшиеся десять первых дней пребывания Гумилева в полку.
Лейб-гвардии Ее Величества уланский полк входил во 2-ю Гвардейскую кавалерийскую дивизию 1-й армии и успел отличиться во время августовского наступления в победном бою под Каушенами. Уланы еще не успели остыть от тех событий, неудача летнего вторжения казалась им временной, и все ожидали возобновления боевых действий:
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня,
Мы четвертый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
Но не надо яства земного
В этот страшный и светлый час,
Оттого что Господне слово
Лучше хлеба питает нас.
В октябре российское командование вновь подняло войска Северо-Западного фронта в наступательную операцию. Уланский полк был временно включен в состав 1-й отдельной кавалерийской бригады генерал-майора В. Н. Майделя и выдвинулся к германской границе по направлению к городу Владиславову (здесь уланы пересекали границу и два месяца тому назад). 17 октября Владиславов взяли пехотинцы, которых кавалерия поддерживала в арьергарде. Бой поразил Гумилева сочетанием мирных окрестных пейзажей с ощущением грозящей повсюду опасности, когда «напрягается воля, прямо до физического ощущения какого-то окаменения»:
Как собака на цепи тяжелой,
Тявкает за лесом пулемет,
И жужжат шрапнели, словно пчелы,
Собирая ярко-красный мед.
А «ура» вдали, как будто пенье
Трудный день окончивших жнецов.
Скажешь: это – мирное селенье
В самый благостный из вечеров.
25 октября «эскадрон Ее Величества» был уже на германской земле: «Эти шоссейные дороги, разбегающиеся в разные стороны, эти расчищенные, как парки, рощи, эти каменные домики с красными черепичными крышами наполнили мою душу сладкой жаждой стремления вперед, и так близки показались мне мечты Ермака, Перовского и других представителей России, завоевывающей и торжествующей[368]. Не это ли и дорога в Берлин, пышный город солдатской культуры, в который надлежит входить не с ученическим посохом в руках, а на коне и с винтовкой за плечами?»
Два дня уланы продвигались на север, вдоль речки Шешупы, взяли штурмом города Вилюнен и Шиленен, после чего их полк был выведен из-под командования Майделя и отправлен в Ковно для отдыха[369]. «Все, что ты читал о боях под Владиславовом и о последующем наступленьи, – писал Гумилев Михаилу Лозинскому, – я видел своими глазами и во всем принимал посильное участие. Дежурил в обстреливаемом Владиславове, ходил в атаку (увы, отбитую орудийным огнем), мерз в сторожевом охраненьи, ночью срывался с места, заслыша ворчанье подкравшегося пулемета, и опивался сливками, объедался курятиной, гусятиной, свининой, будучи дозорным при следованьи отряда по Германии». По всей вероятности, во время недельного отдыха в Ковно Гумилев начинает работу над «Записками кавалериста» – корреспонденциями для «Биржевых ведомостей», где также получили отражение только те военные события, которые автор «Записок» «видел своими глазами» и в которых «принимал посильное участие». Вслед за пушкинским батальным очерком «Путешествия в Арзрум» с его знаменитым «Вот все, что в то время успел я увидеть» – очерки Гумилева показывают боевые действия в максимальном приближении к той, неудобной для любых идеологических доктрин, личной правде жизненного факта, которая одна только и может воспитать «мужественно-твердый и ясный взгляд на вещи» в такой специфической области, как война. «При наступлении все герои, при отступлении все трусы – это относится и к нам, и к германцам, – подытоживал Гумилев опыт своих первых военных недель. – В частности, относительно германцев, ничто так не возмущает солдат, как презрительное отношенье к ним наших газет. Они храбрые воины и честные враги, и к ним невольно испытываешь большую симпатию, потому что как-никак ведь с ними творишь великое дело войны. А что касается грабежей, разгромов, то как же без этого, ведь солдат не член Армии Спасенья…»
