Такие дела сразу не делаются. Роберт Гримм, «этот мерзкий центрист», как его величал Ленин, изо дня в день делал робкие попытки вступить в переговоры с германским правительством через немецкое посольство в Берне. В штаб германского верховного командования летели телеграммы такого содержания: учитывая, что большинство русских эмигрантов в Швейцарии желают прекращения войны, они могли бы сыграть на руку Германии, если бы им был разрешен проезд в Россию через немецкую территорию. Вскоре в Берлине начались по этому поводу совещания, выдвигались аргументы за и против предложенного проекта. Немцы усматривали в нем неожиданный выход из положения, и особенно этот план был по вкусу тем, кто хорошо знал Россию и был осведомлен о пораженческих настроениях в русской армии. Получалось, что одним смелым ударом можно было положить конец войне на востоке.
А тем временем Ленин тоже не сидел без дела. Он работал над небольшой серией писем, предназначавшихся для опубликования в газете «Правда», которая теперь выходила в Петрограде. Письма были резкие, сердитые; в них было много повторов. Они местами звучали странно, выдавая полную оторванность их автора от реальной ситуации. Ленину, старому заговорщику, везде мнились заговоры. Например, в первом письме он говорит так: «Именно: заговор англо-французских империалистов, толкавших Милюкова и Гучкова с К° к захвату власти в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее, в интересах избиения новых миллионов рабочих и крестьян России для получения Константинополя… Гучковыми, Сирии… французскими, Месопотамии… английскими капиталистами и т. д.». Это, разумеется, полет фантазии. Никакого заговора «о замене монархии легитимной (законной, держащейся по старому закону) монархией бонапартистской, плебисцитарной (держащейся подтасованным народным голосованием)» не существовало. На самом деле совершилась революция, в которой приняли участие все слои населения, и Временное правительство стало представительным органом, выражавшим интересы граждан России. Ленин же держался мнения (насколько ему можно верить), что революция, всего за восемь дней достигшая таких невиданных успехов, была «разыграна», то есть подстроена для того, чтобы плодами ее тут же воспользовались англофранцузские заговорщики. Исходя из этого ошибочного положения, он неминуемо приходил к выводу, что теперь они все вместе только и ждали подходящего момента, чтобы реставрировать монархию.
Ленин мог проявлять поразительную неосведомленность об истинном положении вещей, путать все на свете, что-то не так понимать (и это с ним случалось частенько), но был один пункт, в котором он прекрасно разбирался, и, выступая, он знал, о чем говорил, — и верил в свою правоту. Речь идет о Совете рабочих депутатов. Ленин рассматривал само существование Петроградского Совета (хотя там, по его мнению, засели его враги по партии) достаточным основанием для того, чтобы за первым этапом революции стала возможна вторая революция, еще более сокрушительная, которая произойдет по свежим следам первой революции. Он говорит: «Совет рабочих депутатов, организация рабочих, зародыш рабочего правительства, представитель интересов всех беднейших масс населения, т. е. 9/10 населения, добивающийся мира, хлеба, свободы». Этого своего постулата он и впредь будет твердо держаться. С самого начала ему было ясно, что Временному правительству так или иначе придется уступить власть правительству рабочих при поддержке Совета рабочих депутатов; а от нового правительства был всего один шаг до диктатуры пролетариата, представленной диктаторской властью всего одного человека.
В этих посланиях рабочим, написанных для публикации в газете «Правда» и потом вошедших в Полное собрание сочинений Ленина под общим заголовком «Письма из далека» (Ленин сознательно пытался настроить рабочих Петрограда против Временного правительства, пока оно еще окончательно не взяло бразды правления в свои руки. Вместе с тем он старался вникнуть в суть происходивших событий. Он не видел никакого чуда в том, что в Петрограде совершилась-таки революция. Это произошло в результате всеобщего ускорения хода истории, вот и все.
«…Необходим был еще великий, могучий, всесильный «режиссер», который, с одной стороны, в состоянии был ускорить в громадных размерах течение всемирной истории, а с другой — породить невиданной силы всемирные кризисы, экономические, политические, национальные и интернациональные. Кроме необыкновенного ускорения всемирной истории нужны были особо крутые повороты ее, чтобы на одном из таких поворотов телега залитой кровью и грязью романовской монархии могла опрокинуться сразу.
Этим всесильным «режиссером», этим могучим ускорителем явилась всемирная империалистическая война».
Первое «Письмо из далека» было почти сразу напечатано в «Правде», остальные четыре были опубликованы уже после смерти Ленина. История, получившая, по его словам, «необыкновенное ускорение», обогнала автора четырех последних писем, и к тому времени, когда он попал, наконец, в Петроград, они уже были не актуальны.
И все-таки они имеют свою ценность. В них видна работа ленинской мысли, то, как он пока что на бумаге оттачивал свое главное оружие — методы захвата власти. В этих письмах интересно не только то, что он говорит, но и то, о чем он умалчивает. Например, в них нет ни слова о том, каким будет государство, которое возникнет вслед за тем, как вооруженные рабочие возьмут власть в свои руки. Государством будут управлять рабочие, и только. Они обеспечат «абсолютный порядок и товарищескую дисциплину на основе энтузиазма». Они присмотрят за тем, чтобы «всякий ребенок имел бутылку хорошего молока и чтобы ни один взрослый в богатой семье не смел взять лишнего молока, пока не обеспечены дети»; и за тем, чтобы дворцы, принадлежавшие царю и аристократии, «дали приют бескровным и неимущим». Они будут вести учет запасов продуктов питания и распределять их среди населения. Они возьмут на себя функции работников социального обеспечения в «государстве всеобщего благосостояния». Поразительно, что при этом Ленин совершенно не говорит о том, каково будет по своей форме правительство, которому будет подчиняться созданная его волей вооруженная милиция из рабочих. Подобно Нечаеву, он, видимо, считал, что нет нужды обсуждать структуру нового правления, она сложится стихийно, волею самих рабочих, которые и есть государство. «Нечего и говорить, что была бы нелепа мысль о составлении какого бы то ни было «плана» пролетарской милиции: когда рабочие и весь народ настоящей массой возьмутся за дело практически, они во сто раз лучше разработают и обставят его, чем какие угодно теоретики», — пишет он в своем третьем «Письме из далека». Следовательно, он хочет сказать, что не имеет ни малейшего представления о том, какой будет результат, если вооруженные отряды милиции сметут существующий строй и завоюют власть. Но зато он прекрасно понимает, что предлагает форму государственного устройства, ничем не отличающуюся от той, которую предлагали анархисты. Однако тут он оговаривается: «…Нам нужно… государство. Этим мы отличаемся от анархистов». Получается, что него вооруженная пролетарская милиция и есть государство.
