Старика все давно звали У-Цзы [12], и уже почти не было людей, которые бы помнили его настоящее, далекое имя – У-Пу.
Ему давно перевалило за девяносто, но разум его был ясен, а тело подвластно любому порыву мысли. Когда добрые глаза, окруженные ореолом морщинок, искрились смехом, его молчаливые губы расплывались в улыбке и обнажались крепкие, здоровые зубы. За свою долгую жизнь он ни разу не изменил своим привычкам, и все многочисленные невзгоды и потрясения, которые почти век обрушивались на него, так и не смогли согнуть его спину и плечи, подавить волю и поколебать принципы.
Старик улыбнулся своим мыслям, глядя на старую чашечку, не потерявшую своей привлекательности за многие десятилетия: краски, нанесенные умелой рукой мастера, прошедшие закалку огнем, выстояли, не потеряли первоначально задуманной целостности рисунка. Внук, глядя на старика, понял ход его мыслей и спросил:
– Позвать бабушку?
Старик улыбнулся и отрицательно покачал головой:
– Не надо. Пускай немного отдохнет. У нее сегодня был удачный, а значит, трудный день.
Лю-Ань, которой было далеко за восемьдесят, была единственной, кто называл мужа У-Пу, но чаще она звала его мой У. Маленькая, с сеточкой добрых морщинок на лице, она не потеряла своей былой живости и расторопности. Обучая дочерей, внучек и правнучек искусству ведения домашнего хозяйства, приготовления блюд, вышивания, она превращалась в молодую и веселую Лю-Ань.
Долгая совместная жизнь во взаимной любви и согласии приучила их понимать друг друга почти без слов, по жестам, взглядам, отдельным, как бы случайно сказанным словам. Большой опыт и достижения У-Цзы вряд ли были бы такими успешными, если бы рядом с ним не было его маленькой Лю.
Так У-Пу называл супругу, когда они были одни. Дети, внуки, соседи, все, кто знал их, часто не могли понять, как эти двое смогли пронести через всю жизнь чашу любви и взаимной привязанности, не расплескав ее, а наполнив до краев.
У-Пу и Лю-Ань было суждено прожить еще почти десятилетие и в один день покинуть этот мир, ибо один не в силах был жить без другого, как Ян не может существовать без Инь [13].
А сейчас У-Пу беседовал с У-Шунем о непрерывности бытия, помогая своему преемнику постичь сложные законы Природы. Беседа незаметно текла, словно широкая река, течение которой едва уловимо. Вечер постепенно сменился ночью. Из дома принесли два светильника и нагретый халат. У-Пу вновь улыбнулся – маленькая Лю не забывала заботиться о том, чтобы всем в их большом доме было уютно.
Дед и внук вспомнили, как несколько месяцев назад были свидетелями необычного зрелища – поединка аиста со змеей. Аист, делая высокие прыжки, взмахивая крыльями, пытался схватить лапой и поразить своим длинным клювом змею, отскакивая в то же время от смертельных выпадов своего противника. А змея, ускользая от разящих ударов острого клюва птицы, свивалась в кольцо и, завораживая аиста изящно-замедленными движениями, неожиданно бросалась вперед и вверх, стараясь дотянуться до соперника и вонзить в него оба острых, изогнутых, как мечи, ядовитых зуба.
Схватка закончилась так же неожиданно, как и началась. Аист вдруг отскочил в сторону, встряхнул перьями, а змея, оставив птицу, последний раз зашипела, и оба соперника направились каждый в свою сторону. Змея, блеснув чешуей, скрылась, тогда как аист, оглядевшись и вычистив перья, взмахнул крыльями и перелетел на другое место.
Дома У-Шунь показал деду свиток с рисунками и записями движений. А затем они вместе плели тонкий узор новых упражнений, которым их учила природа. То учитель выполнял движения гордой птицы, а ученик подражал движениям змеи, то наоборот. Каждый раз вносилось что-то новое, упражнения приобретали законченность. И вот сегодня оба решили, что новый комплекс готов.
Когда ушли последние пациенты, которые почти ежедневно приходили или приезжали к старому врачу, дед и внук развернули свои заветные свитки, в очередной раз просмотрели записи, а потом долго отрабатывали упражнения, пока не почувствовали, что получили удовольствие от своей работы.
Они сидели в ночном саду. Около светильников роились мелкие летающие твари, собирающиеся на призывно манящий и губительный огонь, а над ними нависал небесный купол, усыпанный мириадами звезд. У-Пу помнил это небо. Оно было таким же над шалашом старика Даоса, над садом Чжан Чжун-Цзы и над обителью мудрого наставника Бо-И. Оно было таким же и здесь, над его садом. Небо было таким же, но созвездия постоянно вращались, подчиняясь законам движения Чи [14].
У-Пу поставил на стол чашечку, взял тушечницу в виде хризантемы и свиток. Внук предупредительно подвинул к деду один из светильников, и в руках старого мастера заплясала кисть, оставляя на полотне свитка ровные столбцы иероглифов:
Движенье Чи безмолвно и всевластно,
И бег Вселенной подчинен ему.
Оно неясно телу и уму,
Но ощутимо – полно и прекрасно.
Движенье Чи – дыхание рожденья,
Из муки сладостной, из сна
Выходит в мир любовная волна
Страстей, и нежности, и перевоплощенья.
Движенье Чи, меняющее мир,
Себя собой создавшее от веку,
Вселенной данное и человеку,
Движенье Чи, объемлющее мир…
Кисть легла на стол, тушь медленно впитывалась, запечатлев строки, которые рука начертала по велению человеческой души.
У-Пу сделал последний глоток, и сладковато-терпкая влага обволокла нёбо. На дне чашечки остались лепестки хризантем с их горьковато-терпким привкусом, напоминающим о том, что лето уже закончилось и начинается осень.
У-Пу задумчиво поигрывал маленьким невзрачным талисманом серого цвета с блестящими вкраплениями. Его тайна была известна лишь ему. Дед обернулся к внуку, и вокруг глаз старого мастера расцвел ореол добрых морщинок, а в глазах вновь зажглись искры вечной молодости, искры жизни.
Конец пути
Сад мой весенний,
Ветка цветущая вишни
Склонилась над камнем…
Мастер У-Цзы вошел в зал спокойно, буднично. Если бы не серьезное выражение глаз, можно было бы подумать, что пожилой человек вошел в обычную жилую комнату, а не в зал для медитации. Несколько ближних учеников ожидали наставника, заняв свои места у южной стены зала.
У-Цзы поклонился, входя в зал, и опустился на свое место напротив учеников. По команде У-Цзы все приступили к дыхательным упражнениям в положении сидя. Практически одновременно поднимались и опускались плечи этих людей, раздвигалась грудная клетка каждого, а диафрагма опускалась вниз, массируя внутренние органы и выпячивая переднюю брюшную стенку. А при выдохе мышцы брюшного пресса сокращались, диафрагма поднималась вверх, грудная клетка сжималась, а плечи опускались. Все дышали медленно, спокойно, сосредоточенно. Дыхание было тонким и свободным, размеренность его ритма способствовала сосредоточению. Различные системы дыхания сменяли друг друга. Вдруг У-Цзы хлопнул в ладоши и, подняв голову, посмотрел на одного из учеников. Тот поклонился и, прочитав отрывок из старого стихотворения, вышел на середину зала, замер лицом на восток, а затем на языке движений передал свою мысль окружающим.
