Очень двусмысленны следующие строки о том, что потомки скажут, что поэт любил девушку, «как реку весеннюю», а эта река —
«Унесет она и укачает
И у ней ни ярости, ни зла,
А впадая в океан, не чает,
Что меня с собою унесла!»
И дальше, обращаясь к уехавшим:
«Когда вы уезжали
Я подумал,
Только не сказал —
О реке подумал,
О вокзале,
О земле — похожей на вокзал».
Повторяю, это стихотворение воспринимается особенно ясно, будучи поставлено рядом с «ЕЛКОЙ». А в рукописи КОРНИЛОВА, подготовленной как книга, между «ЕЛКОЙ» и «ВОКЗАЛОМ» стоит только одно и тоже политически вредное стихотворение «ЗИМОЙ».
Смысл этого стихотворения в клеветническом противопоставлении «боевой страды» периода гражданской войны и нынешней жизни. Последняя обрисована мрачными красками. Мир встает убогий, безрадостный и кроваво-жестокий.
«А на улице —
Все снег, все снег.
Прижимается сосна к сосне
И ночные часы горьки,
И в печурке дрова трещат,
И в хлеву душат кур хорьки,
И от яростной злобы пищат.
Вся избушка похожа на гроб,
Намело до крыши сугроб,
Накрошу в картошку груздей,
Позову на ужин друзей».
И вот приходят в эту «избушку-гроб» друзья, пьют водку и вспоминают с горечью КОТОВСКОГО.
«А на улице — все снег,
Все снег.
Прижимается сосна к сосне.
Ходит по лесу
И по полю метель…»
Не случайно, видимо, эти три стихотворения поставлены КОРНИЛОВЫМ рядом. Они усиливают друг друга, они делают особенно ощутимым вывод, который сам собой выступает между строчек: нельзя мириться с такой мрачной жизнью, с таким режимом, нужны перемены.
Этот контрреволюционный призыв является квинт-эссенцией приведенных стихотворений. Он не выражен четко, словами. Но он выражен достаточно ясно всей идейной направленностью стихотворений и их чувственным, эмоциональным языком.
Вот почему по-крайней мере двусмысленно звучат имеющиеся в одном из стихотворений строки —
«Мы переделаем ее,
Красавицу планету».
Уже разбор этих трех стихотворений показывает, что они не случайны. Неслучайность их дополнительно подтверждается тем, что во многих других стихотворениях прорываются сходные и прямо те же мотивы. Они ловко вставляются в безобидный как будто-бы текст стихотворения.
В стихотворении «Песня о шахтерской слободке», например, прорывается известный уже нам мотив: «за что боролись». Шахтеры возвращаются с гражданской войны. Но нет им радости:
«Воротились родимые други,
Разогнав и волков и волчат —
Только видят — все те-же лачуги,
Тихо плачут и горько молчат».
В большом стихотворении «Начало земли» в целом как будто не вызывающем особых сомнений /это — советские, но весьма риторические, поверхностные стихи, как часто бывает у КОРНИЛОВА в его «благонамеренных» произведениях/, вдруг выскакивают такие строки:
«Так повелось из рода в род,
Что по равнине гладкой
Любой из нас идет вперед,
Но все-таки с оглядкой.
Крадется около стены,
Чтоб не напали со <спины>.
Глаза,
Биенье крови
И руки наготове».
Вероятно, КОРНИЛОВ стал бы доказывать, что я понимаю эти строки неправильно, что они может быть относятся к другому времени, что в «контексте это иначе» и т. п., и т. п.
Но это было-бы лишь попыткой увернуться. Никакого контекста в сущности нет. Приведенные строки выглядят, как совершенно самостоятельная вставка. И они воспринимаются, как относящиеся к нашей советской действительности. Значит здесь — либо наглая клевета на советский строй, если речь идет действительно о «любом», либо, что вернее, скорбно-сочувственное изображение изолированности в нашей стране ее заклятых врагов. Это тот же мотив о «гонении», который так резко звучит в «ЕЛКЕ».
В стихотворении «МОЛОДОЙ ДЕНЬ», как будто воспевается празднование Международного Юношеского Дня. Но за внешней и пустой риторикой этого «воспевания» выступают такие эмоционально куда более полновесные строки:
«Вот и осень.
Леса не дышат,
Много горести,
Много тьмы…»
Или:
«И в Японии
И в Сибири
Громыхая — вперед, вперед
В целом мире,
В тяжелом мире,
Этот день по земле идет».
Что Япония, — что Сибирь для автора это одинаково «тяжелый мир».
Такие «крики души», как «тьма», «ненастье», «темная судьба», «большая сердечная мука», «некуда деться», «мне не петь, не плясать, мне осталось только локти кусать» и т. д. в большом количестве разбросаны в стихотворениях КОРНИЛОВА.
Отсюда — мотивы побега, ухода от «тяжелого мира». В одном из стихотворений читаем:
«Я пойду тропой окольной,
Даль-дорога нипочем
В стороне чужой раздольной
Встречу милого.
Вдвоем
С чернобровой, окаянной
Девкой яростных кровей…»
В другом стихотворении поэт завидует гусям улетающим к «берегам другим, красивым». Он завидует гусям, потому, что:
