В лос–анджелесской Cherokee Studios и позже, в нью–йоркском комплексе, являвшемся собственностью Atlantic, запись проходила без особых трудностей — на каждый номер приходилось всего несколько дублей. Ринго требовалось время, чтобы привыкнуть к Мардину, который редко когда выражал свое восхищение или, наоборот, неудовольствие при помощи слов. Наблюдая за ним через стекло аппаратной, Ринго научился определять реакцию Мардина:
«Если я вижу, что Ариф начинает танцевать, значит, дубль удался, а если он оглядывает комнату — кто–то явно сыграл не то».
Ринго нравилась «атмосфера вечеринки, если у нас все идет как надо. Мы сидим, пьем, общаемся, и нам хорошо». Конечно, не обходилось и без ошибок, когда небольшая армия подвыпивших знаменитых друзей Старра вваливалась в студию в надежде воссоздать чудесную атмосферу «Ringo», ибо «из тех музыкантов, с кем я знаком и кого слышал, нет ни одного, которого я не мог бы позвать, — и они приходят и играют для меня».
Удовлетворяющая всем мелодическим и стихотворным канонам, которые требуются от суперхита вроде «Yesterday» или его собственной «Something», харрисоновская «When Every Song Is Sung» пережила немало взлетов и падений с тех пор, как в 1972 году Силле Блэк так и не удалось ее записать. Уже под названием «I'll Still Love You» ее взяла Мэри Хопкин, а в 1974 году к ней снова обратилась Силла, которая чувствовала, что «даже тогда в этой песне не хватало волшебства, которого она, безусловно, заслуживает». Во многом благодаря массивному соло Харрисона, с некоторым намеком на Джеффа Бека, версия этой «большой баллады, которую я всегда любил» в исполнении Ринго обладала некоторым «волшебством», которого, впрочем, оказалось недостаточно: песня была погребена на второй стороне пластинки, среди безделушек, написанных «в довесок», чтобы заполнить недостающую часть альбома. К этому «балласту» относилась, например, «Spooky Weirdness», завершающий коллаж из забавных звуков и электронно обработанных бормотаний, или основанная на пульсирующем басе «This Be Called a Song», которую Хилари Джеррард считал лучшей в альбоме «Rotogravure». Эту безделушку в стиле псевдорегги Старр выбрал из числа вещиц, не вошедших в альбом Эрика Клэптона «No Reason to Cry».
Как и Клэптон, Джон Леннон отправился в Калифорнию, чтобы «…подыграть ему [Ринго]». Предложенная им композиция, самодовольная «Cookin' (In the Kitchen of Love)» была скорее эпизодической — теперь, когда появился Шон, Леннон решил на неопределенное время продлить свой «годовой отпуск», довольствуясь ролью «домохозяйки» при Йоко и ведя отшельнический образ жизни в своей квартире в отеле Dakota. В течение последующих нескольких лет Леннон не записал ни одной новой песни. «Он реально весь в этом, в готовке», — отмечал Ринго всякий раз, когда речь заходила о Джоне.
Оставив спокойную, размеренную жизнь на ферме в Сассексе, чета Маккартни отправилась в турне «Wings over America», которое прервалось в Лос–Анджелесе из–за серьезной травмы руки гитариста. Времени было хоть отбавляй, поэтому он и Линда направили свои стопы в Cherokee Studios, где отпраздновали несколькими кружками сидра радостное воссоединение с Ринго. Поскольку Мардину он на некоторое время был не нужен, все трое отправились предаваться воспоминаниям в близлежащий ресторан. Во время попойки, состоявшейся после десерта, Пол и Линда поддались на уговоры Ринго: «Мы потащились в студию, и они решили, что готовы мне что–нибудь спеть»; голоса Линды и Пола можно услышать на «Pure Gold», слащавой балладке с фортепианными триолями и прозрачными виолончелями, которая еще раньше перепала ему от Пола.
Старр и Понча внесли и свою собственную лепту, записав «Lady Gaye»; избегая ошибок Джорджа Харрисона, они официально переделали «Gaye» — хит киддерминстерского школьного учителя Клиффорда Уорда, который в 1973 году попал в британский Тор Теп. Обретя новое, американизированное звучание, «Gaye» стала «более универсальной — это песня о даме, которая стала проституткой». Типичная композиция в стиле кантри–энд–вестерн, их «Crying» — не имевшая ничего общего с Роем Орбисоном — получила более интересную аранжировку: вместо воздушных струнных в ней звучала одинокая печальная гитара, на которой сыграл Пит Клейноу по прозвищу «Sneaky», который одновременно работал с «Bee Gees».
Единственной композицией Старра, которая была достойна «Rotogravure», была, пожалуй, «Las Brisas», написанная в память об отпуске в Акапулько, проведенном с Нэнси. Отклонившись от традиционной формулы, Ринго и Нэнси — теперь помолвленные — конечно, не нашли золотой жилы, но зато получилась весьма интересная и запоминающаяся композиция. Ее инструментальную основу составляли трубы в духе «Legend of Xanadu», маракасы, на которых сыграл сам Ринго, и галопирующий аккомпанемент «Los Galleros», ансамбля мариачи из мексиканской харчевни из пригородов Лос–Анджелеса. Завершало весь этот коллаж полное эмоций пение Ринго в его обычной манере Costa Del Dingle (удачный каламбур. — Прим. пер.), который, казалось, заново пережил этот курортный роман.
Нэнси принимала живейшее участие в творчестве Ринго — они спели дуэтом «By Your Side», однако эта вещь, вместе с еще одной кавер–версией Ли Дорси («I Can Hear You Calling»), мрачной песней Дилана («I Didn't Want to Do It»), предложенная Харрисоном, и еще несколько композиций, записанных в течение трех недель в Cherokee Studios, так и не увидели свет; скорее всего, они до сих пор пылятся в архивах .Atlantic. Такая же судьба, возможно, ожидала и остальные синглы с альбома, особенно «A Dose of Rock 'n' Roll», которая представляла собой неторопливую пульсацию диско, а ее стихотворная основа отдаленно напоминала «A Shot of Rhythm and Blues». Такого же характера была и перепетая им версия «Hey, Baby» Брюса Ченнела, последний хит Ринго, попавший в американский Hot 100, хотя «You Don't Love Me at All», клип на которую снимался на улице Рипербан, вошла в чарты по всей Европе.
То, что все эти синглы были написаны другими авторами, еще раз подтвердило оценку Старра, которую дал ему Тони Бэрроу; кроме того, этот факт указывал на то, что Старр–композитор переживал «засушливый год». Его собственный вклад в альбом ограничился названием — взятым из реплики, прозвучавшей в фильме с участием Джуди Гарлэнд, которую он случайно услышал по телевизору, — и оформлением обложки. Поскольку «песни были своего рода фотографиями», на конверт пластинки были помещены снимки его детей, Леннона, Маккартни и прочих: «Все эти люди едят, а я буду пить». Эта концепция пришла ему в голову на одной из студийных сессий в Нью–Йорке.
