Наметившийся во время обороны Таллина образ жизни Вишневского приобретает теперь и новые краски — становится еще более напряженным и многоплановым.
К выступлениям перед бойцами и моряками теперь прибавились беседы с рабочими заводов, молодежью, ранеными в госпиталях.
Его хорошо знали во многих коллективах, в частности на Кировском заводе. Первая встреча состоялась осенью 1941 года, в дни, когда до линии фронта оставалось лишь четыре километра. Территория завода подвергалась артиллерийскому обстрелу, воздушным нападениям. Однако в подвальное помещение заводоуправления, переоборудованное под клуб, набиралось много людей:
— Война закончится в поверженном Берлине, а не в Москве, — говорил Вишневский. — Мощь Красной Армии крепнет с каждым днем…
А спустя некоторое время на завод пришло письмо, адресованное женщинам (они-то в основном работали в цехах):
«Товарищи! Приближаются лютые, решающие бои весны и лета. (Так было сказано более чем за полгода до этих событий 1942 года. — В. X.) Соберите все силы, всю волю, сделайте для победы нашего великого дела все, что вы в силах сделать…
Вперед, товарищи, боевые подруги!
По поручению писателей Всеволод Вишневский».
В свою очередь, после одной из встреч на Кировском заводе он получил письмо от работницы Таисии Николаевны Соловьевой. Она сидела вблизи (видимо, Вишневский читал отрывки из пьесы «У стен Ленинграда». — В. Х.). «Вы сами, — пишет Соловьева, — читая свои строки вновь и вновь, переживали то, что никогда не должно повториться. Ваш умышленный наклон головы, чтобы не показать затуманенных глаз, прилив крови к лицу, нахмуренный лоб говорили о большом усилии над собой…
Не увидев Вас, я не решилась бы написать… Встретив Вас на нашем заводе таким простым, добродушным и искренним, я не могла удержать порыва…»
Такие встречи питали его новой энергией. «Мне душевно хорошо, — писал он в дневнике, — здесь цвет рабочего класса, боевые питерцы, кировцы… Они под выстрелами и плясать умеют… Какая все-таки духовная силища у нашего народа! Да, мы закаленнее Европы… Она это поймет…»
За несколько дней до совещания комиссаров, политруков, секретарей партийных и комсомольских организаций кораблей и береговых частей Балтийского флота, вспоминает литератор И. Е. Амурский, Вишневский вдруг исчез. Явился накануне сильно утомленный и взбудораженный. Когда ему предоставили слово, то неожиданно для большинства присутствующих речь пошла совсем не о литературе и агитационных материалах:
— Товарищи! Надо срочно оградить Кронштадт с суши такими окопами (если враг попытается сбросить на остров Котлин воздушный десант. — В. Х.), из которых в любой момент можно встретить фашистских гадов крепко, по-балтийски! Забросать их гранатами, косить огнем пулеметов и минометов, атаковать штыковыми контрударами!
А какие окопы сделали мы? — Писатель сорвался с места и быстро вышел на середину зала, продолжая говорить: — Некоторые из них очень плохие! Это не окопы, а заранее подготовленные могилы для нас самих…
Раздались реплики: «Слишком мрачную картину рисуете!», «Не преувеличиваете ли по-писательски?..»
— В последние дни, — ответил Вишневский, — я исколесил почти весь остров по направлению вероятной высадки десантников и проверил, как сделаны окопы. Повторяю: очень плохо…
В один из январских дней 1942 года (самых трагических, когда в городе не было света, не работали телефоны, прекратилась доставка газет и умолкло радио), вернувшись с фронта у Невских порогов, Вишневский вечером выступил в военно-морском госпитале на улице Льва Толстого. Народу много, завернутые в одеяла фигуры заполнили длинный темный коридор. Люди ежатся — госпиталь без тепла, без света. На столе — фонарь «летучая мышь». При таком освещении людей и не видно, их можно лишь чувствовать по шороху и еле слышному шепоту.
Из-за холода решили провести десятиминутную беседу — Вишневский согласился, времени хватит. Он поднялся на стул, вид усталый, болезненный. Но речь его — о фронтовых наблюдениях с множеством конкретных деталей и эпизодов, темпераментная, эмоциональная — захватила всех. Бледные, изможденные бойцы целый час не отпускали его, а на следующий день многие из них обратились к начальнику госпиталя с просьбой выписать и отправить на фронт — именно к Невским порогам, где идет жестокая битва. Комиссар госпиталя заметил, то ли в шутку, то ли всерьез, что, если Вишневский еще раз выступит, в госпитале не останется ни одного раненого…
Общаясь с самыми разными людьми, каждый раз он оставался самим собою — искренним, убежденным и убеждающим других. Вселять веру в победу ему помогало, как он писал 4 февраля 1942 года, «чувство жизни, исторический объективизм. Будут жить и люди, и город, и страна, и мир! Родятся новые, в меру вспомянут умерших памятниками, книгами, шествиями, датами. Все будет в вечном ритме, в вечном потоке…».
Все чаще в дневнике звучит мысль: надо быть еще строже, еще организованнее. Надо помнить ленинские слова: главная проблема, от решения которой зависит судьба революции, — организация.
Сейчас писатели разбросаны по многотиражным газетам, в частях и на кораблях. А что, если собрать их в один кулак — образовать при Политуправлении Балтийского флота писательскую группу как особое воинское подразделение?
Вишневский поделился своей идеей с В. А. Лебедевым, начальником Пубалта, и получил поддержку. Оперативная группа писателей, возглавляемая Вишневским, должна была через печать, радио освещать действия балтийских моряков, помогать флотским газетам. Надо было писать брошюры и листовки, накапливать материал для будущих художественных произведений. Писатели обязаны были готовить материалы и для центральных газет («Правды», «Известий», «Красной звезды», «Комсомольской правды»), для радиовещания.
Вишневский с глубокой неприязнью относился к писателям, которые, может быть, неосознанно воспринимали войну только как «литературный объект» («Яхочу писать, а мне мешают…» В письме от 26 августа 1941 года, адресованном А. Тарасенкову, И. Чуковскому и В. Пронину (столь категоричный тон вызван тяжелым положением на фронтах), он говорит: «Немедленное, систематическое участие в газете — вот требование и приказание. Оценка работы писателей — в ближайшие два месяца — будет зависеть от выполнения этого задания». И вообще он считал, что долг каждого — быть нужным «огромному миру труда, боевых дел, службы» и работа в печати, познание среды, флотского и армейского духа, языка, быта — неоценимая школа для писателя.
О характере работы участников оперативной группы писателей может свидетельствовать индивидуальный план на октябрь — ноябрь 1941 года, составленный Вишневским: издание брошюр «Балтийский стиль» (очерки о Краснознаменном Балтийском флоте) и «Кронштадт — огневой щит Ленинграда»[40] подготовка сценария документального фильма о флоте; серии новых очерков для «Правды», «Ленинградской правды», радиовыступления, лекции: «Международное положение», «Балтфлот в Отечественной войне» (обзор за 100–110 дней), «Традиции Балтфлота».
