Анино письмо потерял. Она в нем извиняется, что не отвечала и обещает писать теперь часто. Теперь она выехала в Киев работать (?) и просит писать ей туда на главпочтамт. Я письмо едва успел прочесть дорогой, но черт его знает, где утерял. Очень жаль, но ничего не поделаешь.
09.08.1944
Сегодня дежурный по батальону. Дежурство мое, как и все на свете с чем я сталкиваюсь, знаменательно.
Утром, после завтрака, батальон выстроили, и я докладывал комбату Розпаданову, а когда батальон ушел, мне довелось встретиться с рядом весьма ответственных лиц. Первым появился во вверенном мне районе, командир полка майор Линев. Затем майор Ладышников, потом замкодива по строевой полковник Веречев и, наконец, на машине полковник какой-то из корпуса. Всем им докладывал, и все они делали замечания, непременно находя недостатки в подразделении. Особенно ругались за ящики с минами, оставленные невкопанными в землю, и за людей тоже, оставшихся (или я бы сказал, не успевших скрыться от взоров придирчивых) в расположении батальона.
Начальник штаба заставил меня переписать всех пойманных, как с, так и без уважительной причины. Я постарался вполовину ошибиться, но и в этом случае набралось 32 человека. Во втором батальоне таких людей было 40. Я рад был в душе, что у нас "оказалось" меньше.
Когда пришел комполка, и я узнал об этом - мне случилось бриться; довелось бросить бритье на середине. Затылок так и остался недоработанным.
Особенно много хлопот доставил неожиданный случай с полковником в посадке - он укололся о кустарник, и на щеке у него выступила кровь. Пришлось поднять на ноги и военфельдшера, и санинструктора, для оказания помощи высокому лицу.
10.08.1944
Наконец-то сегодня уходим на плацдарм. Безумно надоело здесь. Мы - на пароме, другие батальоны - по мосту.
Писем нет уже много дней.
Вчера смотрел кино "Кутузов", позавчера "Два бойца". Оба фильма удались. Первый сильнее по тематике, второй - по своей исторической значимости.
На фильмах, в числе других девушек из штаба дивизии, была и Галя, но я решил с ней не разговаривать из гордости и обиды за такой ответ.
11.08.1944
На плацдарме. В саду, перед выходом на участок обороны.
С утра читал книгу Горького о Толстом, Чехове, Короленко. Эта небольшая, красивая суждениями и простотой книга произвела на меня сильное впечатление. Хорошо сказано в ней о великих писателях прошлого, с которыми Горький был в близких отношениях. Но еще лучше в ней показан сам автор грубоватый и крепкий, испытавший трудности жизни, но упрочивший на пути своем замечательную, тонкую впечатлительность в себе, знание людей и их характеров, умение понимать их мысли, настроения.
Я вторично читаю эту книгу, но кажется мне, что еще не раз буду ее читать впредь.
Налет авиации. Рокот моторов, выстрелы зениток и пулеметов. Обстрел вражескими орудиями территории плацдарма.
"Воздух, воздух!" - волнуются и шумят люди, а мне все равно, я еще под впечатлением прочитанного. Бомбежка где-то недалеко справа.
Улетели. Все стихло. Зенитчики молодцом поработали.
Трижды прилетали самолеты.
12.08.1944
Плацдарм. Балка у самого Днестра - здесь наша огневая.
Бессарабия... Первые шаги по бессарабской земле. Как интересно здесь загибает Днестр. Получается, что враг у нас спереди, справа, слева плацдарм ведь. И, наконец, сзади тоже враг. Один только узенький участок сзади слева чист от неприятельских огней-ракет.
16.08.1944
Метрах в пятидесяти сзади КП 1 роты. Сюда меня направил Семенов с расчетом из трех человек. Место хорошее. Главное - свобода! Нет начальства, никого нет, кто бы указывал и командовал мною. Живу один с бойцами, целиком и самостоятельно распоряжаясь своим временем и действиями. Одно плохо: близко от передовой (100 метров). Опасно. Нужно очень бдительно нести службу часовым.
Обстрел позиций весьма интенсивен.
19.08.1944
В прошлый раз действовать не пришлось, и ночью мы вернулись обратно в роту. На позиции оставили 7 мин, глубоко отрытые (2 метра) щели.
Вчера, однако, я вновь получил задачу и был направлен сюда с расчетом из трех человек, что был со мной и раньше. Фамилии и характеры каждого я хорошо успел изучить.
Миха - командир расчета, наиболее уравновешенный и спокойный, исполнительный красноармеец.
Шаповалов - норовистый, как молоденький жеребец, которого все время хотят и не могут оседлать. Но я наблюдал его при артналете и убедился, что он крепко любит жизнь, и ни за что не согласился бы с ней расстаться. А накануне он говорил мне, что пойдет (я посылал его в роту) днем поверху ходов сообщений - так сильно они ему надоели. Тогда я еще подумал о нем, что он способен на такое безумство, но теперь я твердо уверен в обратном.
Третий - Мартынов, встретив спокойное и чуткое отношение ко всем им с моей стороны, решил даже грубить мне и нахальничать, полагая, что это сойдет безнаказанно.
Все они очень обозлены на комсостав тем, что тот не интересуется их нуждами и запросами, и решили в лице Мартынова выместить на мне всю свою злобу. Но я дал понять, что они меня не за того принимают. Да, я добр, вежлив с бойцами, но если нужно я могу быть строгим. Они это поняли и теперь между нами дружеские отношения.
Накануне ухода сюда я получил письма от Бебы, Ани Короткиной и два от папы. Я не смог их сразу прочесть. Только сегодня. О них пойдет речь позже.
Направляя меня сюда, командир роты упомянул о награде. Запретил делать пристрелку, запретил стрелять в артподготовку - только когда все стихнет и будет появляться противник, или если противник будет контратаковать. Обещал сто мин, но на деле я получил их меньше. Вместе с семью спрятанными, здесь их общее количество 97 штук.
Прорыли ниши для мин и гранат, установили миномет, зарядили мины, приготовились. Поставил часового, остальным решил дать отдохнуть до рассвета. Было два часа ночи. Сам я долго не мог заснуть, и только когда утренняя дымка стала постепенно рассеивать ночную мглу, меня разбудили первые выстрелы артиллерии - задремал. Отдал распоряжение бойцам быть наготове. Наблюдение нельзя было вести: землю обволок в окружности густой белый туман.
Артподготовка была непродолжительной и с большими интервалами, потом началась сильная ружейно-пулеметная трескотня. 20 минут и все стихло.
Я начал стрелять по немецким траншеям, предполагая, что наши туда не дошли. Мины ложились хорошо. Одна, правда, упала в воду. Стрелял на километровую дистанцию, а на деле казалось, что до траншей немецких 700-800 метров.
Замкомбат Каратаев ставя ночью задачу мне, говорил, что туда всего 300-400 метров. Он-то совсем ошибся и хорошо, что я его не послушался.
Мин 20 выпустил. Оставил стрельбу, решил выяснить обстановку. Она оказалась плачевной. Артподготовка только сорвала операцию. Пехота уже была возле траншей. Немцы ничего не ожидали и стреляли вверх. Стоны раненных своей же артиллерией всполошили немцев, и они открыли крепкий огонь, сначала ружейно-пулеметный, затем артиллерийский. Этот особенно силен был над нашей ОП. Все содрогалось от разрывов. Саперы по неопытности пустили дымовую завесу при встречном ветре, и он отнес запах химии в нашу сторону. Кто-то из бойцов сказал, что газы. Я поддержал это мнение для того, чтобы на случай обвала стенок, готовых при разрывах снарядов и мин вот-вот обрушиться на нас, мы могли дышать под толстым слоем земли. Осыпaлись стенки, валились целые куски глины нам на спины. Мы же лежали один на одном в противогазах, в касках, готовые принять все, что только способна была нам преподнести злополучная судьба. А она играла нами, прислушивалась, как замирают наши сердца при выстрелах, как стучат и вздрагивают при разрыве, при визге разлетающихся осколков.
