В дни этого затяжного кризиса доктор Пейрон, не зная, какие средства следует применить, решил позволить Винсенту поступать по своей воле и писать картины, если он того пожелает И он написал несколько картин, находясь в таком, почти невменяемом, состоянии. Это домишки с провалившимися, перекошенными крышами, словно сделанные руками больного ребёнка, – воспоминания о ландшафтах Брабанта в «грязных» серо-зелёных и каких-то нездоровых оранжевых тонах, диссонансах. Написанные в сумеречном состоянии, эти картины завораживают, хотя в них есть что-то гнетущее.
Какой же болезнью страдал Винсент? Его случаем занимались многие психиатры и психоаналитики, изучавшие литературу, переписку, каталоги его произведений, не говоря уже о биографиях, изобиловавших не поддающимися проверке анекдотами и произвольными версиями событий.
Мы уже знакомы с тем, что думали по этому поводу три врача, с которыми Винсент имел дело. Несмотря на то, что кризисы Винсента не были припадками эпилепсии в их классическом виде – с конвульсиями, закусыванием языка и т. п., – многие психиатры относят его болезнь к формам эпилепсии. Другие говорят о шизофрении, третьи – о двух этих болезнях одновременно, а некоторые – даже о хроническом солнечном ударе и патологическом влиянии на больного жёлтого цвета! Разногласия между специалистами показывают, что случай Винсента трудно квалифицировать.
Следует процитировать выводы доктора Жана Марка Булона, нынешнего директора госпиталя Сен-Поль-де-Мозоль в Сен-Реми. Булон в течение нескольких лет с группой психиатров и психоаналитиков ведёт в этом лечебном учреждении изучение случая Винсента в свете современных научных данных и тщательного изучения жизни художника. Предоставим слово одному клиницисту, который в 2003 году составил заключение по результатам этих исследований: «В значительном большинстве современные специалисты предлагают следующие диагнозы; маниакально-депрессивный психоз с острыми кризисами, сопровождающимися бредом и галлюцинациями; кризисы височной эпилепсии, обостряющиеся при состоянии истощения, перенапряжения, а также вследствие интоксикации абсентом, настойкой наперстянки, камфарой и неумеренного употребления кофе и табака. Что касается причин этих заболеваний, то продолжающаяся по этому поводу дискуссия затрагивает биологические, психологические и социальные факторы» (44).
В этой картине недостаёт указания на почти несомненный факт заболевания сифилисом ещё в конце 1886 года во время пребывания в Антверпене.
Как Винсента лечили бы в наши дни? «Амбулаторное, клиническое и биологическое наблюдение. Психотерапия. Гигиенические и диетические рекомендации, исключение из употребления токсичных веществ. Госпитализация в периоды обострения в лечебное учреждение, где поддерживаются и поощряются творческие занятия пациентов» (45).
Винсент, постоянно говоривший о том, что живопись отвлекает его и придаёт ему силы в борьбе с болезнью, был первопроходцем арт-терапии.
Всё, что было сказано медиками о болезни, поразившей Винсента, как бы подразумевает, что это случилось с человеком, живущим обыкновенной жизнью, но много нашлось бы таких, кто смог бы выдержать то невероятное напряжение, которому был подвержен Винсент из-за материальной необеспеченности, недоедания, продолжавшейся годами недооценки его творчества? И тот факт, что он до 35-летнего возраста стойко всё это переносил, создавая произведения, доставшиеся нам в наследие, доказывает, что это был характер незаурядной силы.
Тео, Йоханна и Виллемина были опечалены известием о новом и продолжительном кризисе, случившемся с Винсентом. К нему приходили одно за другим письма от Гогена, Орье, Писсарро и других. Тео сообщил брату, что теперь его картины выставлены в Париже. Но Винсент узнал об этом только в апреле.
Во время обострения его болезни, 19 марта 1890 года, состоялось открытие Салона Независимых. На выставке присутствовал президент республики Сади Карно, что можно было считать признаком начала заката официального академического Салона и медленного, но верного подъёма новой живописи. Тео пришёл на вернисаж вместе с Йоханной. Десять картин Винсента, написанных в Арле и Сен-Реми, среди них кипарисы, оливковые деревья, подсолнухи, пейзажи Прованса, экспонировались на видном месте. Выставлялись также Сёра, Синьяк, Тулуз-Лотрек с его серией работ о недавно открывшемся кабаре «Мулен Руж», Анкетен, «таможенник» Руссо, Люсьен Писсарро и многие другие.
Статья Орье стала настоящей сенсацией, и весь художественный и артистический Париж хотел увидеть картины ещё совсем недавно мало кому известного Винсента. Камиль Писсарро приходил на выставку каждый день и сообщал Тео, что полотна Винсента привлекают всеобщее внимание и пользуются большим успехом. Клод Моне, чей авторитет к тому времени был широко признан, осмотрев экспозицию, заявил, что лучшее из представленного в ней – это картины Ван Гога. Эмиль Бернар и Альбер Орье не скупились на похвалы. Второму из них предназначался в качестве знака благодарности один из выставленных кипарисов. Но в определённом смысле самым важным посетителем выставки был Гоген.
Он увидел картины человека, в жизни которого сыграл решающую роль и гений которого так и не сумел постигнуть во всей его мощи. Быть может, отзыв Винсента на статью Орье, копию которого он послал Гогену, наконец раскрыл тому глаза на любовь, пусть и болезненную, но настоящую, которую питал к нему этот его ненормальный друг? Гоген, у которого за душой не было ни гроша и который был, мягко говоря, придавлен обстоятельствами, видя, как всё выше восходит звезда Винсента, пришёл к единственно возможному заключению: полотна Винсента превосходят всё, что было создано в живописи за минувший год. Они, по его выражению, были «гвоздём» всей выставки.
Больше того, он написал своему другу письмо, в котором впервые прямо выразил своё восхищение его произведениями. Он, конечно, говорил только о вещах, написанных после того, как они «расстались», то есть не отказывался от своих прежних суждений, но всё равно его слова пролились целебным бальзамом на душу Винсента и обозначили поворотный момент в его настроении.
«Я с большим вниманием рассматривал Ваши работы, исполненные с тех пор, как мы расстались. Сначала я видел их у Вашего брата, потом на выставке Независимых. Именно по этой последней экспозиции можно судить о том, что Вы создаёте, – то ли потому, что видишь вещи одну рядом с другой, то ли из-за соседства с работами других. Я искренне Вас поздравляю, для многих художников Вы наиболее заметны на выставке. Что касается изображения природы, то Вы в этом деле единственный, кто думает. Я беседовал об этом с Вашим братом, и есть одна картина, которую я хотел бы у Вас выменять на что-нибудь по Вашему выбору Я имею в виду один горный пейзаж. Там двое совсем крохотных путешественников будто поднимаются к неизвестности. Это исполнено с чувством, в духе Делакруа и очень выразительно по колориту – там и сям красные пятна, словно вспышки света, а всё – в лиловой тональности. Красиво и величественно. Я долго обсуждал эту вещь с Лорье, Бернаром и многими другими. Все Вас поздравляют» (46).
