пространство спокойной свертывающейся воды и другой подобный же скачок ниже. Но поток, получивший толчок, припимает форму своего русла, он сходит в каждое углубление не скачком, а с размаху, не пенясь и не плескаясь, но в виде изогнутой линии сильной морской волны, и всходит на другую сторону через камень и гребень с легкостью скачущего леопарда;
§ 23. Но непрерывный поток принимает форму своего русла
встретив камень, стоящий на три или четыре фута над уровнем его русла, он часто и не обходит его, и не пенится, и словно вовсе его не касается, а перескакивает через этот камень в виде гладкого водяного купола, без заметного напряжения, и вся поверхность волны будет вытянута в параллельные линии благодаря его чрезвычайной быстроте, так что вся река имеет вид глубокого бушующего моря, с одной только разницей, что волны потока, рассыпаясь, стремятся назад, a морские — вперед.
Таким образом, в воде, получившей толчок, мы имеем превосходнейшее распределение изогнутых линий, переходящих постоянно из вогнутых в дугообразные и, наоборот,
§ 24. Его превосходные изогнутые линии
следующих за каждым повышением и углублением русла со своей разнообразной грацией; при этом все они обладают единством движения и представляют самый красивый подбор неорганических форм, которые только может произвести природа, так как волны моря принимают слишком однообразный вид вогнутых дуг с острыми краями, а каждое движение потока отличается единством, и все его дуги представляют изменения, обладающие прекрасными линиями [88].
Мы таким образом видим, почему Тернер хватается за эти изогнутые линии потока, не только потому, что они в его глазах принадлежат к самым прекрасным формам в природе, но потому, что они представляют моментальное изображение величайшей силы и быстроты
§ 25. Тщательный выбор Тернером исторической истины
и говорят нам, как поток бежал, прежде чем мы его видим. Скачок и плеск можно увидеть во внезапном капризе спокойного потока или при падении ручейка через мельничную плотину, но волнистая линия есть принадлежность горного потока, падение и бешенство которого разносятся в долине эхом на многие мили; таким образом, как только мы усмотрим один из его изгибов над камнем на переднем плане, мы уже знаем, что он яростно мчится издалека. И в упомянутом рисунке Нижний водопад Тиза, в переднем плане картин Killiecrankie и Rhymer’s Glen, и в рисунке St. Maurice Роджерсовой «Италии» мы найдем самое превосходное применение этих линий; но самый лучший по своему совершенству рисунок мы имеем в Llanthony Abbey; он может считаться образцом рисования потока.
Главный свет картины падает здесь на поверхность потока, разбухшего вследствие недавних дождей;
§ 26. Его превосходный рисунок непрерывного потока в Llanthony Abbey
и его могучие волны, катясь, бегут вниз близ зрителя; они зелены и ясны, но бледны от гнева; они бегут широкими непрерывными океаническими выгибами, вгибаясь друг в друга и не распадаясь, хотя брызги огневой водяной пыли летят на воздух вдоль по каменистому берегу и подымаются на солнечный цвет в виде пыльных паров. Вся поверхность представляет одну бешеную гонку движения; все волны тянутся в виде рядов и рытвин, как я описывал, вследствие их быстроты, и всякая из этих красивых форм вырисована посредством тщательно изученной светотени нижных цветов серых и зеленых, которые так же серебристы и чисты, как лучшие места Паоло Воронезе, и которые так тонко выполнены, что нужно напрягать зрение, чтобы разглядеть их. Быстрота и гигантская сила этого потока, превосходная утонченность его колорита и живость пены, которых он достиг сквозь общий средний тон, делают его почти самым совершенным изображением бегущей воды из всех существующих на эту тему картин.
Эта картина, как было замечено, когда мы раньше упоминали о ней, полна выражения движений всякого рода;
§ 27. И прерываемого потока в картине Меркурий и Аргус
облака бегут в беспорядочной торопливости; солнце выглядывает временами на момент, удачно выбрав время, сквозь листья; дождь уносится прочь вдоль по холмам, а поток, главный объект в картине, чтобы дополнить впечатление, изображен самым диким из всех других элементов: он не только яростен здесь, перед нами, на том месте, на которое мы смотрим, но в каждом своем движении по всему пути своем он носит следы своего бешенства.
Заметьте, что Тернер совершенно иначе обращается со своим потоком, когда смысл картины заключается в спокойствии. В картине Меркурий и Аргус представлен поток также на переднем плане, но по мере нисхождения к нам мы видим, как он дважды останавливается в двух спокойных стекловидных рвах, на которые пьющий скот бросает неподвижное свое изображение. От ближайшего из этих рвов вода скачет в виде трех каскадов и вливается в другой бассейн близко от нас; она просачивается в виде серебристых нитей сквозь листья на краях ее и падает, звеня и плескаясь (хотя в значительном количестве) в ров; она будоражит его спокойную поверхность, над которой нагнулась птица, чтобы попить, концентрической и свертывающейся мелкой зыбью, которая разделяется и обходит камень, на самой отдаленной окраине рва, и вода спускается по краю бассейна в виде сверкающей пены. Таким образом, мы находим, во всех случаях, что Тернер никогда не отступает от системы истины, так как он дает отчет о всякой фазе и о всяком явлении в природе там, где это имеет наибольшую ценность и оставляет наибольшее впечатление.
