дают возможность судить о степени сужения ствола; сужение это, впрочем, до такой степени ничтожно, что его едва можно заметить глазом, если мы возьмем отдельную часть ствола, без разделяющих его разветвлений, без суживающих сучьев; если же мы возьмем часть, в которой нет признаков и бывшего разветвления, то сужения диаметра вовсе не будет видно.
Но природа тщательно старается о сохранении однообразной (цилиндрической) формы стволов.
§ 4. Старание природы скрыть паралелльность
Они (стволы) постоянно дают там и сям мелкие отростки, которые понемногу отнимают вещество ствола, причем потеря эта незаметна для глаза некоторое время, пока, наконец, она не станет очевидной вверху, и в верхней части дерева разветвления бывают так постоянны и так нежны, что глаз получает впечатление, будто ствол действительно суживается конически, за исключением некоторых скупых и алчных промежутков, в два или три ярда длиной, где нет никаких отростков; эти промежутки оказываются наименее красивыми.
Из этого мы заключаем, что хотя стволы могут и должны быть изображаемы постепенно суживающимися, но это должно быть только в том случае –
§ 5. Степень сужения, которую можно считать обычной
если они дают от себя листву и отростки и если пункты разветвления не видны зрителю, но даже в этом случае сужение не должно быть внезапно и резко. Ствол при таком очевидном сужении теряет в толщину не более одной десятой своего диаметра на каждые десять диаметров. Более значительное сужение может быть только при видимом разветвлении и должно производиться постепенно.
Теперь мы видим, что высокое дерево в картине Гаспара Пуссена, находящейся в Национальной галерее направо от La Riccia, напоминает скорее ствол моркови или пастернака, нежели ствол дерева.
§ 6. Деревья Гаспара Пуссена
Оно помещено очень близко к зрителю, так что виден каждый отдельный его лист: при таком условии в природе мы не заметим, чтобы ствол или ветвь имели видимое для глаза сужение. Мы получим только впечатление изящного сужения, но при этом мы сможем проследить шаг за шагом весь ствол от одного разветвления до другого, кончая мельчайшими стебельками для листьев. У Гаспара Пуссена, наоборот, ствол дает только четыре или пять ветвей, и как самый ствол, так и эти ветви быстро суживаются, хотя нам непонятно, как и почему это происходит; от ветвей не отходит никаких побегов, на них незаметно никаких выпуклостей или шероховатостей; листьям предоставляется держаться как им угодно. Листья эти обладают необыкновенной способностью и держатся сами по себе, подобно рою пчел, придерживаясь один за другой.
Но даже такое произведение искусства может показаться шуткой по сравнению с другим, прямо преступным изображением ветвей на картине, висящей напротив предыдущей, налево, в верхнем углу; картина эта называется Вид близ Альбано.
§ 7. И вообще итальянцы нарушают этот закон
Это какое-то удивительное узорчатое собрание слоновых клыков, к которым на концах привязаны перья. Самое пылкое воображение не в состоянии найти здесь хотя бы малейшее отдаленное сходство с стволами деревьев. Это скорее когти орла, рога черта или когти фурии. Эта картина представляет полное уклонение от истины, произведение во всех отношениях настолько варварское, что одного взгляда на него достаточно, чтобы обнаружить полнейшее шарлатанство и несостоятельность всей системы старых пейзажистов. Отступая на этот раз от принятой мною системы — не высказывать никаких личных взглядов по вопросу о том, что прекрасно или безобразно, я должен сказать, что подобная картина представляет неудачную, ребяческую попытку и производит тяжелое и ложное впечатление, и тот, кто может спокойно относиться к такому рисунку, не обладает ни художественным глазом, ни чувством изящного, и не способен видеть красоту произведений Творца. В других случаях ошибка может быть результатом простительного невежества или ложного впечатления, производимого природой на наблюдателя, но в этом случае ошибка непростительна и имеет решающее значение. Далее возьмем ствол главного дерева в картине Клода Нарцисс: это верный портрет удава с красивым хвостом; он напоминает те стволы, которые изображают ученицы аристократических пансионов с букетами на верхушках этих стволов в лесных пейзажах.
Но остановимся на минуту и отдохнем на правдивом изображении природы. Чтобы найти его, нам нет необходимости обращаться непременно к Тернеру; мы можем взять для этого произведение Хардинга, который наравне с первым беспорно считается самым искусным из всех европейских художников в изображении растительного царства. Возьмем ствол самой большой сосны в 25 гравюре под названием Парк и Лес.
§ 8. Истина в передаче Хардинга
Мы видим, что на пространстве девяти или десяти футов от земли ствол нисколько не уменьшается в диаметре, но над веткой, которая отходит как раз при скрещивании ствола с больным деревом, мы видим тотчас же уменьшение диаметра, заметное как для глаза, так и для циркуля. Затем ствол продолжает подыматься, не изменяясь в толщине, вплоть до двух ветвей, отходящих с левой стороны, выше которых он снова заметно суживается. Непосредственно над этим пунктом, направо, находится ствол очень широкой ветви, благодаря которому главный ствол дерева сразу суживается до двух третей своей первоначальной толщины, которую оно имело у корня. Сузившись снова, но уже менее значительно при отдаче следующей, более мелкой ветви, дерево сохраняет одинаковый диаметр, вплоть до трех ветвей, отходящих под самой вершиной, после чего оно снова суживается; наконец, оно распадается на целую массу мелких ветвей у вершины; ни одна из них не суживается конусообразно, но каждая
