Было очевидно: в разрыве Фадеева и менеджмента Линды не все гладко. Я вспомнил, как во время одного из совещаний Макс рассказал Элиасбергу про телефонный звонок с угрозами, поступившими ему от неизвестных людей. “В следующий раз не надо вступать ни в какие разговоры, – ответил Александр Аркадьевич. – Будут звонить еще – дай мой телефон. Все конфликтные вопросы я решу самостоятельно. Занимайся музыкой и ни на что не отвлекайся…” На том тогда и порешили.
…Я понимал, что передо мной в студии сидит человек, который в определенном смысле начинает жизнь заново. Совершенно сознательно. Прямо на моих глазах. В этом был риск, в этом был вызов. Но в этом была и игра. Меня приглашали принять в ней участие.
Мне бы хотелось делать тяжелый андеграунд, с головой уйти в прогрессивную музыку. Но народу ближе задушевность, лирика…
Макс Фадеев, 1997 год
Вскоре у меня состоялся ключевой разговор с господином Элиасбергом. Нам пора было определяться с нюансами контракта, поскольку на Total работал не я один, а целое агентство. Работы становилось все больше, а еще больше становилось ответственности. Макс жил преимущественно в Праге, поэтому мне приходилось заниматься не только пресс-поддержкой, но и всевозможным локальным промотированием.
Как выяснилось, Александр Аркадьевич был категорически против нашего сотрудничества с “Мумий Троллем”, Земфирой и другими артистами. Он настаивал на эксклюзивном обслуживании – мол, для нас существует Тоtаl и только Тоtаl. Не надо быть чересчур проницательным, чтобы понимать, что подобные волевые настроения шли от Фадеева. Это его стиль, это его амбиции, это его максимализм… Поэтому прямо сейчас нам с Александром Аркадьевичем надо было найти компромисс. Как говорится, плохой мир лучше хорошей войны.
“Цена вопроса?” – устало стряхивая пепел в причудливую этническую пепельницу, спросил Элиасберг. Я понимал, что меня покупали. Прямым текстом. Понимал, что могу называть любые цифры, поскольку агентство находилось в топе. В сфере услуг под названием “систематизированная пресс-поддержка артистов” у нас в 2000–2001 годах была своеобразная монополия. Каталог “Кушнир Продакшн” включал добрый десяток поп и рок-групп, мы обслуживали все летние рок-фестивали, включая “Maксидром”, “Нашествие” и “Крылья”. Для продвижения Total на рынок это, безусловно, было сильным аргументом.
Чуть ли не единственная проблема, которая меня тревожила, носила технический характер. Несмотря на наличие целого штата сотрудников, у нас не было постоянного офиса. Исходя из этой реальности, я выставил Элиасбергу три условия: стандартный гонорар, работу с Total на общих основаниях и полное обеспечение технической стороны процесса. Другими словами, я настаивал на собственном офисе.
Александр Аркадьевич взял время на размышления. Я не парился о конечном результате, поскольку не наглел и не просил невозможного. Через день Элиасберг согласился.
На поиски места дислокации ушел месяц. 31 октября – аккурат в мой день рождения – нам сделали царский подарок. Мы въехали в новенький офис на Сретенке – рядом с тем местом, где находится клуб “Скромное обаяние буржуазии”. В тот момент я был действительно счастлив. Описывать состояние сотрудников, севших за новые компьютеры, – бессмысленно. Вся офисная техника была скоммутирована, интернет работал бесперебойно. С момента первого телефонного звонка Максима Фадеева прошло два месяца.
…Не забыв про день рождения, девушки из агентства подарили мне нового чудо-сотрудника. Акт вручения бесценного подарка состоялся в одиннадцать часов утра в центре зала метро “Чистые пруды”. Сотрудника звали Дюша Макеев. Он стоял в легкой осенней курточке и сильно смущался. У него были отличные рекомендации от общих друзей, поэтому я сразу бросил его в пекло – аккредитовывать прессу на съемки клипа “Не гони”. Примечательно, что в течение нескольких лет Дюша верой и правдой отрабатывал этот аванс – преимущественно по проектам Фадеева. Мне было крайне приятно читать на пластинках слова благодарности Дюше Макееву.
…Мы с Фадеевым продолжали работать над внедрением в сознание прессы музыки и идеологии Total. Первоначальная стратегия была несложной – использовать Макса в роли информационного магнита. Как человека, который несколько лет не был в России и привез сюда новую музыкальную струю, новую музыкальную цивилизацию.
“Сегодня великий день – мы закончили работу над первым альбомом Тоtal, – торжественно сообщил Макс очередному журналисту, который был отконвоирован в кинотеатр “Ханой” для эксклюзивного интервью. – Вот, послушай. А то не о чем будет вопросы задавать”.
В интервью, которые Макс не давал лет пять, мы акцентировали внимание преимущественно на Total. Запретных тем не было – за исключением Линды. Говорить в радужных тонах об этом периоде жизни Фадеев не мог физически, а говорить плохо не хотел в силу деликатности. Поэтому мы старались эту тему обходить стороной.
“Что касается новых работ Линды, мне кажется некорректным отвечать на этот вопрос по этическим соображениям”, – говорил Макс в тех случаях, когда журналисты, нарушая договоренность, все-таки вторгались на запрещенную территорию. И все. Всем все понятно. И беседа снова возвращалась к Total.
Мы активно разрабатывали образ вокалистки Марины Черкуновой – в русле слогана “на сцене эта девушка перестает быть человеком”. Королеву, как известно, играет свита. Поэтому эту фразу мы вкладывали в уста ее окружения – от пиарщиков до Макса. Черкунову решено было подавать в прессе как новую рок-амазонку, с устоявшейся психологией женщины-победителя. Для которой состояние войны становится обыденным и естественным. Как пелось в одной из композиций: “Поджигай-гай, поджигай-гай, поджигай меня, подруга…” Такой вот отчаянный вопль метнувшегося к финишу спринтера. Девушка с жестким взглядом и агрессией на сцене. И так далее.
C Мариной мы были едва знакомы, и я предложил ей встретиться. Мы пересеклись в клубе “Республика Beefeater” на Никольской. Первое впечатление – спортивная и волевая блондинка. Cо стержнем. Не наглая. Но знает себе цену.
Народу в клубе было немного, и мы могли спокойно поговорить. Это было первое интервью Марины, но она общалась спокойно и уверенно, как будто рядом не было диктофона.
Родилась в Кургане, увлекалась спортом, закончила хоровое отделение музучилища, в котором раньше учился Фадеев. На занятиях студенты пели Гершвина, Берлиоза, Шуберта, Свиридова. Эта часть биографии Марины меня особенно приколола, поскольку в моем воображении рок-гимны Total и “Время вперед” Свиридова – по сути, одно и то же. Не говоря уже о генетическом сходстве музыки Фадеева и Шуберта. Шутка.
Вскоре выяснилось, что в Объединенные Арабские Эмираты Марина попала в середине 90-х – по контракту, который заключил с ней местный клуб. “В Кургане мне не хватало адреналина, – Черкунова пила коктейль “Long Beach” и вспоминала о периоде, когда ее “потянуло на острые ощущения”. – Я не умею сидеть на одном месте, мне хотелось движения… Восток был для меня закрытой и малоизвестной территорией. Это было жутко любопытно. И интересно попробовать себя”.
Со слов Макса, они познакомились в Дубаи, где Марина пела Гершвина и жесткие атональные блюзы. Фадеев впечатлился экспрессивной манерой пения Черкуновой и предложил поработать вместе.
…Я поблагодарил Марину за эмоциональный рассказ. Мне стало понятно, что первоначальный акцент в пиар-кампании будет сделан на экзотику. Вскоре пресс-релиз Total был готов, концептуально стилизованный под сказку про “Тысячу и одну ночь”.
Начало манифеста выглядело лирически: “Пророкам в нашем отечестве всегда нелегко. История создания Total напоминает арабскую сказку, рассказанную в Европе, где есть ароматы дивных благовоний и экзотическая сексуальность, зажигательная музыка Востока и английский сплин, преодоление трудностей и опасностей, движение по восходящей спирали и внезапные повороты судьбы, ряд загадочных и почти фантастических совпадений. Итак…
Путешествуя по Ближнему Востоку, продюсер Максим Фадеев в одном из клубов Дубаи встретил светловолосую девушку с серыми глазами, поразившую его своей неземной энергетикой. „На сцене она переставала быть человеком, – вспоминает Макс. – Я не знаю, кем она была в тот момент. Она словно улетала в другой мир. И это завораживало“”.
Рассылая по электронной почте “Тысячу и одну ночь” (так я называл пресс-релиз Total), мы надеялись, что журналисты обратят на него внимание. Но я сильно недооценил флегматичность российской прессы. В течение года я прочитал в нескольких десятках изданий огромные фрагменты пресс-релиза, подписанные фамилиями штатных журналистов. С одной стороны, было приятно, что текст оказался столь востребованным. С другой стороны – за державу, конечно, обидно. Не любят в ней люди работать…
