изящно, но этим мы обязаны их простоте, а до некоторой степени, может быть, и их незначительным размерам. Среди его больших картин нет ничего равного. Картина Бухта Вайае загромождена материалом; в ней его в десять раз больше, чем нужно для хорошей картины, и тем не менее она настолько груба по своему колориту, что имеет вид незаконченной картины. Палестрина полна грубого белого цвета, и ее длинная аллея напоминает Гамптон Корт. Современная Италия — настоящая Англия по своей листве на переднем плане; она составлена из тиволийского материала, очень ловко разукрашенного и распределенного; она и имеет вид красивой системы, но не имеет достоинств действительности. Старинное Тиволи, большая картина, изображающая вид снизу, еще менее удачна и столь же неправильна. В деревьях много аффектированного и искусственного. Флоренция, гравюра в книге для подарков, прекрасный рисунок, поскольку дело касается моста, солнечного сияния над Арно, листьев, отдаленной равнины и крепостных башен на левой стороне, но детали монастыря и города пропадают, a вместе с ними и величие целого вида. Виноград и дыни на переднем плане беспорядочны, кипарисы полны условностей; я не помню ни одного случая, где у Тернера кипарис не был бы нарисован иначе как в общих чертах.
Главной причиной этих недостатков я считаю старание художника придать веселый и блестящий эффект видам, которые имеют прежде всего мечтательный характер, заменить ясный свет лучезарным блеском, и ту свободу и широту линий, которую он научился любить на английских возвышенностях и в шотландских долинах, насильно извлечь из страны, усеянной небольшими колокольнями и четыреугольными монастырями, страны, которую словно щетиной покрывают кипарисы, перегораживают стены, по которой и вверх и вниз идут ступени.
В одном из итальянских городов он не встретил этих затруднений. В Венеции он нашел и вольный простор, и блестящий свет, и разнообразие красок, и массивную простоту общих форм. Венецию мы должны поблагодарить за те мотивы, в которых развернулись его высшие способности в отношении колорита после изменения его системы. На эту перемену мы и должны указать теперь.
Среди более ранних картин Тернера кульминационный период, отмеченный йоркишрской серией его рисунков, отличается большой торжественностью и простотой сюжета, преобладающим мрачным в светотени и коричневым в красках; рисунок его в этот период смел, но в то же время тщательно отделан, детали по временам тонки и прекрасны.
§ 44. Изменения, введенные им в принятую систему искусства
Я убежден что все без исключения прекраснейшие творения этого периода — или виды, или спокойные простые мысли. Картина Кальдерский мост, принадлежащая Бикнелю, — самый чистый и прекрасный образец. Картина Плющевый мост — позднейшего происхождения, но скалы на ее переднем плане не имеют себе равных и замечательны по тонкости деталей; бабочка уселась на одном из больших коричневых камней среди потока; птица вьется около нее с намерением схватить ее; в это время другая бабочка, с малиновыми крылышками, беспечно летает над поверхностью одного из прудиков, образуемых потоком, едва поднявшись над поверхностью воды и свидетельствуя этим об ее необыкновенном спокойствии. Два изображения Бонвиля в Савойе — одно принадлежит Авелю Ольнету, другое, по моему мнению, лучшее, находится в бирмингемской коллекции — заключают в себе больше разнообразия красок, чем было свойственно его картинам того периода, и являются во всяком случае великолепными образцами [34]. Картины этой группы особенно ценны, так как более крупные композиции того же периода все бедны но колориту, и большинство из них повреждено. Но более мелкие произведения гораздо лучше были при своем появлении, и краски их кажутся прочны. В области пейзажной живописи нет ничего равного им, в их роде, но в них не весь характер, не все способности художника. Как бы ни были они велики по своей умеренности, они оставляют желать многого; в их тенях много тяжелого; художник никогда не овладевает материалом вполне (хотя причина того часто похвальна, именно художник всегда думает о природе, всегда обращается к ней; он не спускается до художественных условностей), а иногда в его руке оказывается недостаток силы. По теплоте, свету и прозрачности эти картины не могут конкурировать с произведениями Гейнсборо; по ясности неба, по воздушности тонов они также окажутся несостоятельными при сопоставлении с картинами Клода; по силе и торжественности их никоим образом нельзя поставить рядом с пейзажем венецианцев.
По-видимому, художник чувствовал, что у него есть бо#льшие силы, и он пробился вперед в ту область, в которой одной могли развернуться эти силы. При своей острой и хорошо дисциплинированной способности восприятия он не мог не понять, что ни одна школа никогда не пыталась передать действительные краски природы, и хотя венецианцы дали нам условное изображение солнечного света и сумерек, делая неизменно белые цвета золотыми и голубые зелеными, тем не менее настоящее, веселые, чистые, розовые цвета внешнего мира никогда не передавались. Он видел также, что художники передали законченное и своеобразное величие природы, но никогда не передавали ее полноты, простора и таинственности; он видел, что великие пейзажисты всегда понижали умеренные средние оттенки природы до крайних теней, унижали полную гармонию ее красок на столько степеней, на сколько доступный для них свет уступал свету природы, и этот мрачный принцип оказал влияние даже на самый выбор ими сюжета.
Условный колорит Тернер заменил чистой простой передачей явления, насколько это позволяли его силы, и не только тех явлений, которые были отмечены до него, но и всего того, что представляет высшую степень блестящего, прекрасного, неподражаемого; он приходил к водопаду за его радужными переливами, к пожару за его пламенем; у моря он просил его самой яркой лазури, у неба — самого чистого золотого света. Ограниченное пространство и определенные формы старого пейзажа он заменил обилием и таинственностью обширнейших видов земли. Вместо подавленного chiaroscuro (светотени) он ввел сначала уравновешенное уменьшение контрастов на лестнице переходов, a затем в двух-трех случаях сделал попытку ниспровергнуть совершенно старый принцип, приняв нижнюю часть лестницы и в том виде, в каком она была, и озарив верхнюю полным светом.
Нововведения, столь смелые и столь разнообразные, нельзя было установить, не подвергнув себя известным опасностям: трудности, лежавшие на его пути, были выше человеческого ума.
