После этого что же такое пишет г. Соловьев? Я рассказал историю „России и Европы“ в общих чертах, но ее следует со временем изложить подробнее, снабдить ссылками и точными указаниями на имена и всякие источники. Может быть, будут со временем изданы и письма самого Данилевского, И. С. Аксакова и других. Все это необходимо сделать, а не то явятся у нас бойкие „историки“ вроде г. Соловьева и преспокойно напишут, что книга Н. Я. Данилевского получила вес только по смерти автора, когда у нас взяли верх „китайские начала“, а до тех пор, пятнадцать или двадцать лет, считалась не более, как „литературным курьезом“.
Зачем он это пишет? Зачем он без зазрения утверждает то, чего вовсе не знает, а скорее знать не хочет? Нет, я вижу, что он совершенно понапрасну разговаривал с „историками“! Да не разговаривал ли он еще с кем-нибудь другим? Историки научили бы его, что факты нужно излагать не по собственному измышлению и желанию, а нужно точно справиться, как было дело.
Вот и дальше показания его оказываются неверными. Хотя теория культурных типов, по его мнению, есть не более, как литературный курьез, но он утверждает притом, что и курьез этот выдуман не самим Данилевским, а заимствован от Рюккерта. Подобными указаниями на заимствование и подражание г. Соловьев вообще занимается усердно. Нужно полагать, что он сам в них верит, а не употребляет их, как легкое средство привести в затруднение противника и подействовать на малосведущих читателей. И вот он пишет, что Данилевский „воспользовался идеей культурно-исторических типов, высказанной Генрихом Рюккертом“, что „Рюккерт, как историк, знал, что построить на принципе племенных и национальных культур целую философию истории — дело совершенно невозможное“, а Данилевский не знал этого и потому построил. Несколько далее г. Соловьев даже называет теорию „России и Европы“ „теорией Рюккерт-Данилевского“[10].
Откуда такие удивительные новости? Мне очень хорошо известно, что Данилевский не читал книги Рюккерта, едва ли даже знал о ее существовании и значит никак не мог „воспользоваться“ ее мыслями. Эта отличная книга, совершенно неправильно названная учебником (Lehrbuch), вовсе не в ходу и очень мало известна. Для меня почти нет сомнения, что и г. Соловьев ее не читал. Если бы он ее читал, он не говорил бы, что Рюккерт „высказал идею культурно-исторических типов“; Рюккерт не то высказал и вовсе не употребляет ни слова культурно-исторический, ни слова тип, терминов Данилевского. Г. Соловьев, по всему видно, знает о Рюккерте не больше того, что стоит у меня в маленьком примечании предисловия к „России и Европе“[11]. Но только я написал коротко и неясно, что у Рюккерта есть зачатки мысли о типах; я разумел под этим, что у него сопоставлены некоторые факты и сделаны некоторые соображения, из которых могла бы выясниться идея типов. А г. Соловьев говорит уже положительно, что у Рюккерта идея эта высказана, но что Рюккерт понимал то и то, а Данилевский ничего не понимал, и пр. Таким-то образом не Данилевский воспользовался Рюккертом, а, кажется, г. Соловьев „воспользовался“ несколькими строчками моего примечания. Куда как хорошо!
Прошу извинения у читателей за эти мелочи. Мне хотелось иметь повод заметить, что всякому исповеднику новой мысли должно быть приятно, когда ему указывают на зачатки этой мысли, являвшиеся раньше, когда обнаруживается, что эта мысль давно напрашивалась, давно готова была сложиться у тех, кто глубоко и проницательно изучал предмет. Тем больше заслуга, если уже все созрело, все элементы были готовы, а между тем никто не умел и не мог высказать общей теории, в которую слагаются эти элементы. Главная заслуга Н. Я. Данилевского состоит в том, что он отверг предрассудок космополитизма в истории. Этот предрассудок был так силен, что не давал самым светлым умам ясно видеть предмет; между тем вся историческая наука (как и сама история) нынешнего столетия проникнута началом национальности, и если искать предшественников, у которых высказывались по частям те или другие соображения Данилевского, то их можно набрать великое множество. Таким образом, г. Соловьеву, кроме моего примечания о Рюккерте, открывается обширное поприще трудолюбивых изысканий, особенно если он постарается основательно забыть, в чем состоит истинная оригинальность и самостоятельность мысли.
Но не пора ли обратиться к самой книге? В начале 1888 года г. Соловьев напечатал о книге «Россия и Европа» статью, в которой ничего еще не говорил ни об историках, ни о том, что Данилевский был когда-то фурьеристом, ни об идеях Генриха Рюккерта, а разбирал прямо теорию Н. Я. Данилевского и выставлял против нее возражения. Я вскоре отвечал ему статьей «Наша культура и всемирное единство», и статья эта недавно вновь появилась в «Борьбе». Г. Соловьев хочет теперь опять возобновить этот самый спор; с удивительной настойчивостью он в своей новейшей статье утверждает, что я будто бы не нашел и не высказал никакого ответа на его возражения. Он пишет так: «Вместо ответа, г. Страхов написал обширную статью „Наша культура“ и пр., где много говорит о разных посторонних предметах, как, например, о евреях, сидевших на реках Вавилонских и плакавших о несправедливом мнении профессора Модестова насчет его, г. Страхова, и т. п., но из моих определенных возражений [12] против теории Рюккерт-Данилевского упомянул только о двух; из них одно (относительно финикиян), не оспаривая, признал несущественным (таким оно и было бы, если бы было только одно), а для кажущегося ответа на другое должен был, между прочим, прибегнуть к неслыханному расчленению анатомических групп на события» (курсив г. Соловьева. — Н. С.) [13].
Долго я не мог понять, что же это такое? Разве таково содержание моей статьи? Он и прежде делал подобные же заявления, и также голословно, как и теперь; он утверждал, что я «умолчал о самых существенных возражениях»[14], или что я «вовсе не упоминаю о главных его возражениях». Что же это такое? — Шутка? Но она содержит вовсе не шуточный смысл. Наглое мороченье читателей? Очень похоже, но я не хотел этого предполагать и всячески искал, не обманул ли мой противник каким-нибудь изворотом сам себя? Он, как видите, печатает и повторяет, что я в своей статье говорю о посторонних предметах, а не о его возражениях; между тем, этому может поверить только тот, кто никогда не заглядывал в мою статью. Краткое указание на содержание этой статьи я даже однажды напечатал, желая поставить его на вид и противнику, и читателям. «В первой своей статье, — говорил я, — противник теории культурно-исторических типов нападал на нее: 1) с точки зрения христианских начал, 2) на основании учения о человечестве, как о едином организме, 3) со стороны общих научных требований, именно приемов естественной системы, 4) на основании хода всемирной истории, 5) на основании истории наук и религий. Все указанные возражения были мною выставлены, рассмотрены и опровергнуты»[15].
Пусть подумает читатель, как я должен был изумляться, когда г. Соловьев вдруг причислил эти возражения к несущественным, или даже к «посторонним предметам»! Развязность, с которой он выражался, навела на меня совершенное недоумение. Но наконец я нашел-таки разгадку! Как бы это ни показалось странным, но он действительно, в точном смысле слова считает эти возражения не важными, — он не хочет уже стоять ни за то, что теория противоречит христианским началам, ни за единый организм человечества, ни за то, как древний мир последовательно объединялся и т. д. Все эти возражения он считает слишком общими, неопределенными; он теперь хочет держаться только определенных (см. выше его слова), т. е. тех исторических фактов, которые будто бы не подходят под теорию, и которых Данилевский не знал по своему невежеству. Вот на чем построена последняя статья г. Соловьева, вот почему он заговорил об историках и о малых познаниях Данилевского. Он делает вообще следующее рассуждение: «Г. Страхов допускает, конечно, что существуют вообще и такие люди, которые не имеют морального права выступать с историческими теориями, именно — люди, незнакомые с историей. Значит, вопрос только в том, принадлежит ли к их числу автор „России и Европы“, или нет? Если принадлежит, то этого фактического указания с моей стороны было бы, пожалуй, и достаточно. Если же не принадлежит, то его защитнику следовало бы на мое „простое“ опровержение ответить столь же просто, именно показать, что данный историк и филолог, на которых я ссылаюсь, не противоречат мыслям Данилевского»[16].
Вот как я ошибся! Я думал, что главное дело в общих, основных началах, что если Данилевского упрекают в непонимании духа христианства и хода древней истории, или в несоблюдении научных правил естественной системы, то это очень важно, и нужно его оборонять от таких тяжких упреков; я старался показать, что противник сам безобразно напутал в таких и подобных общих вопросах. А он отвечает мне: это не важно, важны вон те данные, на которые я ссылаюсь и которые противоречат теории.
