Тем не менее, работа над «Черной металлургией» к концу 1954 года невольно застопорилась. После возвращения в Москву из Челябинска Фадеева захватила подготовка ко второму съезду писателей, потом поездка в Стокгольм на сессию Всемирного Совета Мира. По возвращении из-за границы — съезд писателей, а затем опять поездка в Вену, где было принято Обращение против развертывания атомной войны.
К этому времени опубликованные главы из романа «Черная металлургия» вызвали многочисленные отклики читателей. Автор получал их из многих городов страны, в том числе из Челябинска и Магнитогорска.
Написал о своих впечатлениях от прочитанных глав и сталевар В. Захаров, сделавший несколько замечаний по существу. Александр Александрович не замедлил отозваться и прислал ему обстоятельное, очень интересное по своему содержанию и значению дружеское письмо, в котором раскрывается полнее творческая лаборатория Фадеева, его метод работы, его взгляд на некоторые актуальные проблемы писательского труда.
Кроме этого, Фадеев говорил в письме о прототипах героев и персонажей нового романа, действие которого не ограничивалось рамками Урала, а происходило на Украине и в Москве.
Писатель рассчитывал, что ему удастся напечатать первые две части романа до конца 1954 года. Об этом он писал во многих письмах к челябинцам, сообщал и мне:
«Все мои силы поглощает сейчас роман, все дела остановились из-за него… а до конца еще далеко».
Желание писателя осталось неосуществленным. Ему не удалось завершить свою песню о металлургах.
…Александр Александрович был очень щедр на дружбу с людьми, на советы. Он очень многим помог своим добрым словом и умел вовремя протянуть руку помощи и поддержки.
В тот момент, когда И. П. Малютин собирал силы, чтобы написать воспоминания, Фадеев приободрял его:
«Не думайте, что я говорю мимоходное доброе слово, — писал он, — но я, по существу, убежден в Вашей талантливости, а жизнь, прожитая Вами, не похожа на другие. И что может быть лучше, чем рассказать об этой жизни».
А через год, когда рукопись Малютина была закончена и переслана, Фадеев сообщал:
«разговаривал с М. М. Корневым по поводу всей книги, которую сразу же передал с моим пространным отзывом».
Фадеевские письма вселяли уверенность, а регулярные денежные переводы, которые посылал Александр Александрович, материально поддерживали И. П. Малютина.
Пристально следил Фадеев за рождением книги воспоминаний заслуженного артиста РСФСР Челябинского государственного драматического театра П. А. Гарянова. В одном из писем говорилось:
«Мне очень хотелось бы направить ему доброе приветствие в день его юбилея и увидеть его книгу «Актеры», вышедшую в свет».
Узнав, что юбилей состоялся, Александр Александрович присылает артисту сердечное поздравление, подчеркивая в нем, что образы, созданные на сцене П. А. Гаряновым, запечатлелись в сердцах тысяч зрителей, воспитывая их в духе высокой человечности.
Большую помощь и внимание оказал Фадеев и мне, проявляя заботу о работе над «Петербургским изгнанником». Многие советы Александра Александровича помогли мне лучше понять слабые и сильные стороны романа, глубже уяснить смысл и значение своего труда.
Фадеевская заботливая рука помогла очень многим из тех, кто по-серьезному смотрел на дело литературы, относился к писательскому труду как к самому сложному и ответственному.
Александр Александрович заботился не только о писателях-профессионалах, но был очень внимателен к молодым начинающим авторам. В Челябинске и Магнитогорске он познакомился с работой литературных объединений при Дворцах культуры металлургов. Это диктовалось и его творческими соображениями. В письме к своему старому товарищу по партийной работе на Кубани Н. А. Магалифу Фадеев сообщал:
«Особенность этого романа еще в том, что наряду с технической интеллигенцией я отвожу большое место интеллигенции гуманитарной — врачам, учителям, журналистам, художественной интеллигенции».
Стихи начинающих поэтов Александр Александрович разбирал глубоко и тщательно. Чувствовалось, что он читал их внимательно, а некоторые из них, понравившиеся ему, знал на память. Этот необычный разбор творчества молодых проходил в зале заседания обкома партии. Сюда были приглашены все начинающие авторы Челябинска. Фадеев продолжительный разговор с ними заключил обстоятельным рассказом о литературном мастерстве.
Такой же задушевно-деловой разговор с молодыми авторами о их творчестве состоялся в редакции газеты «Магнитогорский рабочий».
Фадеев не только пытался сам познать многообразие жизни, которую собирался полнее показать в своем романе «Черная металлургия», но и помогал другим, делясь с ними знанием и накопленным опытом. Это тоже была одна из удивительных черт его характера — безграничная душевная щедрость и человечность.
Особенно общителен, весел и откровенен был Фадеев в компании друзей и товарищей. Он много шутил, смеялся, с увлечением рассказывал занимательные житейские истории. Александр Александрович любил и частенько пел старинные песни, протяжные и чуточку грустные.
Как-то после того, когда была спета песня про ямщика, он заметил:
— Это поэма! Краткости, образности и яркости ее языка мог бы позавидовать сам Пушкин.
После песен им овладевало поэтическое настроение. Он начинал легко и свободно читать стихи, восторгаясь их песенной ритмикой, словно музыкой. Очень эмоционально звучали в фадеевской декламации стихи Фета, Тютчева, Некрасова, Надсона. Прежде чем назвать автора, Фадеев читал стихотворение, а потом хитровато, но с добринкой, спрашивал:
— Кто же написал это стихотворение, кому принадлежат эти дивные строки?
И довольный тем, что иногда своим вопросом ставил слушателей в затруднительное положение, Фадеев без намека на свое превосходство называл поэта и как бы осудительно добавлял:
— Как же это вы не знаете? Да, забыли. Разве можно не знать, кто написал такие чудесные стихи?
И приветливо улыбался.
В минуту раздумья над своей жизнью, над чем-то своим, личным и горьким, Фадеев принимался читать на память отрывок из «Тараса Бульбы», когда Остап восклицал: «Батько! Где ты? Слышишь ли ты?» — «Слышу!» — отзывался Тарас». И Александр Александрович, взволнованный, добавлял:
— Так умел писать лишь Гоголь!
При этом голубые глаза его затягивались туманом. Фадеев быстрым движением выхватывал платок из кармана и смахивал незаметно навернувшуюся слезу, нарочито громко сморкался. Он был всегда бодрым, на жизнь смотрел оптимистически.
— Мне хоть от нее, красавицы, и попадало, — говорил он, — а я люблю ее здорово-о!
…Минуло десятилетие, как ушел из жизни Фадеев, а образ писателя не меркнет и никогда не померкнет в памяти тех, кто с ним встречался, хотя бы однажды слышал его проникновенную речь, читал его произведения.
Это был прекрасный человек и могучий писатель, партийный из партийных, принципиальный из принципиальных, до конца преданный своему народу.
Я помню, как Александр Александрович говорил о своей приверженности к литературе, о своей боли за ее судьбы.
— Мы, литераторы, в большом и неоплатном долгу перед народом, перед его авангардом — рабочим классом.
Разговор происходил на даче Смолино. Писатель видимо, думал о своем романе «Черная металлургия». Высокий, по-военному подтянутый, Фадеев стоял у окна, затененного разросшимися акациями. Его седые волосы отражали краски яркой осени. Он был в хорошем, приподнятом настроении, даже весел после нескольких дней страданий, вызванных приступом печени.
— Магнитка — мечтательно говорил он. — Она всегда останется в памяти народа, как незабываемое событие первых пятилеток, да и наших дней. Нужно большое эпическое полотно, чтобы воссоздать правду об этом подвиге народа, его борьбе за технический прогресс…
…Таким мне навсегда запомнился Фадеев — добрый друг Урала.
Записи Радищева об Урале{164}
После того, как губернское правление объявило Александру Радищеву указ о замене смертной казни ссылкой в Илимский острог, он был закован в кандалы и отправлен по этапу в Сибирь.
От Санкт-Петербурга до Илимска ему предстояло проехать 6788 верст. Это был трудный путь. По нему прошли раньше Радищева пугачевцы. Мало кто из них остался к тому времени в живых.
Расчет Екатерины II, «помиловавшей» Радищева, был простым. Императрица надеялась, что слабый здоровьем автор «крамольной книги» не выдержит тяжелой и долгой дороги, умрет в глухом краю медленной и мучительной смертью. Но друзья поддержали мужественного писателя в годы ссылки, облегчили пребывание в Илимском остроге.
