В семнадцать лет я уехал из Огайо в Нью-Йорк и понял, что фильмы можно снимать не только о крабах- монстрах. Мне тогда многое открылось. Я всегда любил кино. В Нью-Йорке я изучал литературу в Колумбийском университете, потом я поехал в Париж на стажировку, но вместо семестра остался там на целый год.
Я не ходил на лекции, все свободное время проводил в Синематеке, и там мне по-настоящему открылся мир кино, потому что я пересмотрел огромное количество фильмов из самых разных стран.
Изначально я хотел быть писателем, а вернувшись в Нью-Йорк, стал к тому же играть в группе. Неожиданно я начал замечать, что мои писания становятся все более кинематографичными. Я писал стихотворения в прозе, но они все больше стали напоминать... не киносценарии, конечно, а, скорее, кинематографические описания сцен. После окончания университета я не знал, что делать дальше, у меня не было денег, чтобы продолжать учебу. Я подал документы в киношколу Нью-Йоркского университета. Тогда я еще не снял ни одного фильма и на экзамен представил свои литературные сочинения. Видимо, во мне увидели будущего сценариста, — я получил финансовую поддержку и был принят в киношколу. Просто чудо, что я рискнул попробовать поступить туда и что меня приняли. Я проучился там два года. Диплома тогда я не получил, но впоследствии мне присудили почетную степень.
Я не получил диплома, потому что на последнем курсе в качестве дипломного проекта снял полнометражный/ фильм «Вечные каникулы». Мне тогда дали стипендию Луиса Б. Майера, но вместо того, чтобы перечислить ее прямо в киношколу, в счет оплаты обучения, деньги прислали лично мне. Это была большая ошибка. Всю сумму я потратил на съемки фильма. Комиссии в киношколе не понравился ни фильм, ни тот факт, что я не заплатил за учебу, а потратил деньги на съемки. Поэтому мне не дали диплома. А спустя некоторое время мое Ихмя стали использовать в рекламе киношколы, и в одном из интервью я сказал: «Все это очень странно, потому что они не одобрили мой фильм и отказались выдать мне диплом». После этого мне прислали диплом. (Смех в зале.) А с этим дипломом плюс полтора доллара в Нью-Йорке можно купить кофе.
Съемки «Вечных каникул» обошлись вам в двенадцать тысяч долларов; потом вы сняли «Страннее рая», первоначально задуманный как получасовой короткометражный фильм. Каков был бюджет этого фильма?
Что-то около семи тысяч долларов.
Картина имела большой успех.
Сначала я снял получасовую короткометражку, но перед премьерой написал сценарий второй и третьей частей, которые вместе составили бы полнометражный фильм. Я не думал, что мне удастся его снять, но, по крайней мере, у меня в запасе лежал сценарий. После премьеры первой части последовали положительные отзывы, и нашлись люди, которые помогли мне снять полнометражную версию фильма.
Для первой части фильма Вим Вендерс дал мне неиспользованную пленку, которая осталась у него после съемок «Положения вещей». В полнометражной версии для затемнений между эпизодами нужно было использовать особую разновидность экспонированного негатива, чтобы получить глубокий черный цвет. У Жана- Мари Штрауба нашлась такая пленка, и он поделился ею со мной. Так что я получил помощь от замечательных людей. Даже не знаю, почему они решили помочь мне, но... (Смех в зале.)
Фильм состоит из отдельных фрагментов — каждая сцена представляет собой один монтажный кадр и завершается затемнением. Это довольно формальный или экспериментальный подход к изложению сюжета. Почему вы выбрали именно этот путь и почему для вас так важна формальная сторона дела?
Думаю, здесь сказывается моя любовь к литературным формам. Поэзия прекрасна, но чистая страница порой не менее выразительна, чем стихотворение. Это похоже на паузы у Майлза Дэвиса, в них скрыт глубокий смысл. Изначально меня интересовали именно литературные и музыкальные формы. Не припомню, с чего все это началось. В то время мне нравились очень чистые по форме фильмы — картины Карла Дрейера, Брессона.
Эти фильмы произвели на меня сильное впечатление, особенно в те годы, когда канал «МТУ» только начинал набирать обороты и с телеэкрана хлынула лавина клипов, которые тогда были мне совершенно неинтересны. Казалось, что кино становится все больше похоже на рекламу. В то время моя киноэстетика была далека от подобных приемов. Отсюда моя любовь к минимализму.
В вашей картине речь, безусловно, идет о серьезных вещаху но вместе с тем в фильме много юмора. Подобное сочетание характерно для всего вашего творчества. В чем вы видите важность комедийной составляющей ваших картин?
Смех — вещь полезная. Еще Оскар Уайльд говорил: «Жизнь — слишком серьезная вещь, чтобы воспринимать ее серьезно». Мне очень нравится это высказывание — похожим образом я отношусь к творческому процессу. В фильме «Пес-призрак: путь самурая» есть цитата из «Хагакурэ», японской книги, написанной старым самураем. Смысл этой цитаты в том, что к важным вещам нужно относиться легко, а к незначительным — очень серьезно. Этот парадокс мне очень нравится, особенно в контексте подобной философии.
В фильмах «Страннее рая» и «Вне закона» снялся Джон Лури. Насколько мне известно, до начала режиссерской карьеры вы и сами играли не последнюю роль в музыкальном андеграунде.
Конец семидесятых и начало восьмидесятых — в Нью-Йорке тогда действительно было много интересного. Музыкальная субкультура была на подъеме, потому что в то время не нужно было виртуозно владеть инструментом, чтобы играть музыку. Важнее всего было желание выразить себя. Это очень значимая эпоха, тогда многие творческие люди — музыканты, режиссеры — работали в эстетике «сделай сам», что и давало им большие возможности для творчества. Тогда никто не стремился прославиться, сделать карьеру, стать профессионалом, звездой. Главным были настоящие, подлинные эмоции, которые можно было выражать в какой угодно форме. Самый простой путь — взять в руки гитару (причем понятия не имея, как на ней играть) и лупить по струнам со всей дури.
На этой волне возникло много интересных групп. Я всегда считал, что Ramones и Sex Pistols очень много дали современной музыке, потому что они многое упростили. «Догма-95» многим обязана так называемому панк-року. Однако The Clash мне тоже нравятся, у них совершенно другой подход. Они стремились к синтезу: «Давайте сюда регги, рокабилли, ритм-энд-блюз — мы дадим всему этому эмоциональный заряд». Два совершенно разных направления, которые были близки мне и в которых я черпал вдохновение. И кстати, черпаю до сих пор.
Вы говорите, что эти исполнители играли очень эмоциональную, экспрессивную музыку, однако, когда на экраны вышел фильм «Страннее рая», ваша трактовка персонажа, которого играет Джон Лури, осталась для многих непонятной. Этого героя не назовешь эмоциональным, он зациклен на собственной персоне. То же самое можно сказать о герое Тома Уэйтса в фильме «Вне закона». Такое чувство, что вы намеренно создаете ситуации, камня на камне не оставляющие от их самомнения и напускного хладнокровия, и показываете, что гораздо более наивные и простые персонажи могут изменить этих людей. Согласны ли вы с подобной трактовкой ваших фильмов, и если да, то почему вас интересуют именно такие герои и ситуации?
Какие? Извините, я немножко отключился. (Смех в зале.) Мне не кажется, что персонаж Джона Лури начисто лишен эмоций. Он пытается быть хладнокровным, бесчувственным, но это никого не обманывает. В каждом интервью мне приходится повторять, что, сняв фильм и выпустив его в прокат, я больше никогда его не пересматриваю. Не люблю оглядываться назад. Я даже обсуждать свои фильмы не люблю! (Смех в зале.) Так что мне придется порыться в памяти, потому что привычки пересматривать собственные фильмы у меня нет.
Насколько я помню, герою Джона Лури не чужды человеческие слабости: он не может скрыть свои чувства, и когда Ева уезжает, он огорчен, несмотря на то что вел себя с ней не лучшим образом. Но он не хотел, чтобы она уезжала. Это очень человеческое противоречие, это слабость, которую он скрывает, но не может скрыть. Все эмоции у него на виду. То, что я говорю, как-то соотносится с вашим вопросом? (Смех в зале.)
Безусловно. Мне кажется, наши мнения совпадают.
Давайте поговорим о бейсболе.
Я не знаток бейсбола.
Бейсбол — самая прекрасная игра на свете. (Смех в зале.) Да-да. В этой игре есть что-то от буддизма. Мне не нравится американский футбол. Это скучная, нелепая и очень предсказуемая игра. А бейсбол прекрасен. В него играют на бейсбольном поле[24]. (Смех в зале.)
Я видел пару фильмов про бейсбол.
По-моему, крикет — это полная чушь/(Смех в зале.) Мне нравится смотреть крикет; перерыв на чай — совершенно замечательная вещь. (Смех в зале.) Все это очень классно, но смысла игры я не понимаю. Очень давно мои друзья из The Clash пытались объяснить мне, в чем он заключается, но я ни слова не понял из того, что они говорили.
