— Оставьте, пожалуйста, ваши насмѣшки. Вы думаете, я не понимаю, что вы мнѣ это въ шпильку? Довольно даже вамъ должно быть стыдно.
— Помилуйте! Ей-Богу, отъ чистаго сердца!..
— Да ужъ, пожалуйста! Знаемъ мы васъ, знаемъ…
— Ей-Богу же, мои комплименты шли оть чистаго сердца, — о, подозрительная и сердитая аболиціонистская роза!
Итакъ, мой идеалъ признается истиннымъ, но, по мнѣнію г. Зѣньковскаго, призывать къ нему нельзя, потому что его провозглашеніе, какимъ-то непостижимымъ образомъ, мѣшаетъ аболиціонистамъ «дѣлать, что можно». Очень это курьезно, что идеалъ препятствуетъ практической дѣятельности во имя идеала; но, куда ни шло, допустимъ такое невѣроятіе. Однако… кто же, въ такомъ случаѣ, оказывается дурного мнѣнія объ аболиціонизмѣ? Кто умаляетъ (чтобы не сказать: уничтожаетъ) его общественное значеніе? Кто вынимаетъ изъ-подъ ногъ его идейную опору и, чрезъ то, сводитъ роль его къ красивому самообману и игрѣ въ хорошія чувства? Я или г. Зѣньковскій? Похоже, что не я…
Бываютъ средства радикальныя. Аболиціонистское движеніе — палліативъ, которымъ общество пытается подлѣчить свою проституціонную язву. И отлично. Пусть подлѣчиваетъ, сколько можетъ: все, что оно сдѣлаетъ, пойдетъ, конечно; на плюсъ, a не на минусъ. Никто и не сомнѣвается, что «аболиціонизмъ сражается не съ вѣтряными мельницами, когда собираетъ конгрессы, учреждаетъ общества, издаетъ брошюры и книги, создаетъ теченіе». Прекрасно, прекрасно. Покуда нѣтъ радикальнаго средства, пусгь общество лѣчится отъ проституціи палліативами конгрессовь, брошюръ, книгъ и «теченія». Чѣмъ больше палліативовъ будетъ найдено и примѣнено къ дѣлу, тѣмъ лучше для человѣчества. Но странно успокаиваться совѣстью на лѣченіи дифтерита бензойнымъ натромъ, зная, что существуетъ противодифтеритная сыворотка, или лѣчить укушевнаго бѣшеною собакою прижиганіями вмѣсто Пастеровыхъ прививокъ. И рѣшительно не могу уяснить себѣ, почему такъ гнѣвается на меня г. Зѣньковскій, когда я, отдавая должное бензойному натру и прижиганіямъ, позволяю себѣ мечтать о противодифтеритной сывороткѣ и Пастеровыхъ прививкахъ.
Общество больно дроституціей. Аболиціонизмъ — наша первая домашняя помощь при наиболѣе острыхъ и явныхъ припадкахъ болѣзни. Этой роли y него никто не отнимаетъ, да, кажется, никто и не думалъ и не думаетъ отнимать. Г. Зѣньковскій намекаетъ, что противъ аболиціонистовъ дѣйствуютъ какія-то реакціонныя силы, равно какъ реакціонная печать. Находясь далеко отъ центровъ, я не знаю, какъ относилась реакціонная печать къ движенію аболиціонизма въ послѣднее время, но не помню, чтобы ранѣе она враждовала съ нимъ остро и рѣзко. Напротивъ: въ то время, какъ положительво прогрессивные шаги русскаго вѣка, въ родѣ пересмотра законодательства о внѣбрачныхъ дѣтяхъ, либо публицистической агитаціи за свободу развода, были встрѣчаемы реакціонною печатью криками яраго гнѣва, или злобнымъ шипѣніемъ, аболиціонистамъ неоднократно расточались ею даже кисло-сладкіе комплименты, a многія, уже совсѣмъ не либеральныя, силы охотно принимали участіе въ молодыхъ начинаніяхъ аболиціонизма и даже брали ихъ подъ свое руководство и покровительство. И это симптомъ не изъ лестныхъ, — особенно, при той лютой враждѣ, которую проявляетъ реакціонная печать къ женскому образовавію, къ женскому труду, къ расширенію женской гражданской и семейной правоспособности, т. е. ко всѣмъ положительнымъ и общимъ орудіямъ женскаго прогресса и освобожденія. Симптомъ этотъ доказываетъ, что реакціонныя силы не видятъ въ аболиціонизмѣ, съ его спеціально запретительною и узко ограниченною дѣятельностью, серьезнаго врага и даже охотно поддерживаютъ легкое возбужденіе имъ, какъ бы давая тѣмъ нѣкоторую идейную взятку общественной энергіи, ищущей себѣ исхода. Г. Зѣньковскій произвелъ меня въ тайные реакціонеры за то, что, проповѣдуя общую и коренную реформу женскаго вопроса, я мѣшаю будто бы частичнымъ успѣхамъ аболиціонизма. Есть другая, гораздо болѣе частая и успѣшная уловка реакціи. Когда назрѣваетъ въ обществѣ слишкомъ крупный и нежелательный реакціи вопросъ, — его спѣшатъ размѣнять съ рублей на гривенники, т. е. общественное вниманіе стараются разсѣять, отвлекая его отъ огромной «дальней» сути вопроса къ второстепеннымъ «ближнимъ» частностямъ, отъ «невозможныхъ» корней къ красивымъ вѣтвямъ со столь симпатичнымъ для г. Зѣньковскаго девизомъ «что можно»… Маленькихъ «можностей» открывается цѣлая куча, и изъ-за деревьевъ становится не видать лѣса. Въ самомъ скоромъ времени огромная суть вопроса оказывается искусственно загроможденною множествомъ декоративныхъ частностей, изъ которыхъ ни одна не въ состояніи подвинуть вопросъ къ разрѣшенію, a между тѣмъ каждая какъ будто свидѣтельствуетъ, что вопросъ не умеръ, что ему дано жить и развиваться. Помилуйте, молъ! Какъ же вы жалуетесь, будто прогрессъ бездѣйствуетъ? Неужели вы не слышите, какъ онъ топочетъ ногами? A топочетъ-то онъ, стоя на одномъ мѣстѣ, и плачевнѣе всего то, что, топоча, доходитъ иногда и самъ до лестнаго самообмана, будто и впрямь идетъ впередъ, «какъ можно». Хотя опять-таки «долгъ платежемъ красенъ», однако я не позволю себѣ обзывать реакціонерами поклонниковъ мнимо-прогрессивнаго топанія на мѣстѣ. Но сознаюсь, что не могу безъ улыбки наблюдать, какъ дешево стоющая идейная взятка можетъ довести россійскаго интеллигента до умиленнаго состоянія, въ которомъ онъ безсознательно лобызается съ природными своими врагами и радъ хоть на ножи противъ скептиковъ, не желающихъ дѣлить его восторговъ.
На мѣстѣ г. Зѣньковскаго, я не отчаявался бы такъ въ скорой достижимости коренныхъ реформъ, которыми должна уничтожиться экономическая проституція. «Невозможное» часто оказывается ближе и прекраснѣе самыхъ пылкихъ «возможныхъ» чаяній. Тысячи либеральныхъ людей въ сороковыхъ и пятидесятыхъ годахъ, стоя на почвѣ «возможныхъ» ожиданій, пріискивали палліативы, для упорядоченія отношеній между крѣпостными крестьянами и помѣщиками-душевладѣльцами. Многіе изъ палліативовъ были полезны, остроумны и красивы, какъ полезенъ и красивъ аболиціонизмъ, вдохновляющій г. Зѣньковскаго. И много горькихъ жалобъ со стороны этихъ искренно либеральныхъ, но черезчуръ ужъ умѣренно-аккуратпыхъ искателей палліативовъ вызывали крайне немногочисленные охотники «смотрѣть въ корень», находившіе единственнымъ разумнымъ и дѣйствительнымъ выходомъ изъ вѣковыхъ историческихъ золъ рабовладѣльческаго вопроса «невозможную» реформу освобожденія крестьянъ съ землей. A между тѣмъ, кремлевская рѣчь Царя Освободителя и манифестъ 19 февраля 1861 года были уже куда какъ не за горами. Какой московитъ вь концѣ семнадцатаго вѣка предвидѣлъ Петербургъ и полную перестройку стараго государства? Когда вопросы созрѣваютъ и времена ихъ исполняются, они заставляютъ общество давать отвѣты прямые, быстрые, рѣшительные. A развѣ мы не чувствуемъ, что женскій вопросъ назрѣваетъ не по днямъ, а по часамъ? Развѣ устроить для женщины точныя и болѣе выгодныя трудовыя нормы не становится неугомонною, крикливою необходимостью, столь же важною для мужчинъ, какъ и для самихъ женщинъ? Быстрое вздорожаніе культурной жизни во всѣхъ странахъ европейской цивилизаціи неуклонно ведетъ къ банкротству современнаго семейнаго мужевластительства. Однѣхъ мужскихъ силъ дѣлается уже недостаточно, чтобы оправдывать семейный расходъ; подспорье женскаго труда, жена и мать-добычницы сейчасъ уже настойчиво желательны, вскорѣ будутъ необходимы. A разъ трудъ женщины станетъ необходимымъ и для мужчинъ (какъ подспорье, безъ котораго нельзя жить въ довольствѣ), то придется нормировать его такими условіями, чтобы онъ окупалъ себя наравнѣ съ мужскимъ: иначе какой разсчетъ женщинѣ ему отдаваться? И, какъ скоро нормы женскаго труда сравняются съ нормами мужского, женщинѣ не станетъ нужды себя продавать, и экономической проституціи — конецъ и вѣчная память.
Г. Зѣньковскій увѣряетъ, будто, въ качествѣ мечтателя о коренныхъ реформахъ, я оказываю «своими краснорѣчивыми строками громадную услугу всѣмъ тѣмъ силамъ, для которыхъ движеніе аболиціовистовъ угрожало смертью». Увы, г. Зѣньковскій! Аболиціонизмъ въ тѣхъ формахъ и рамкахъ, какъ вы его понимаете, съ девизомъ «что можно», рѣшительно никакимъ темнымъ силамъ смерти нанести не въ состояніи. При всей своей симпатичности, онъ слишкомъ ограниченъ и въ компетенціи, и въ средствахъ дѣйствія. Спасибо ему и за то уже, если ему удается иной разъ временно парализовать вредное вліяніе нѣкоторыхъ темныхъ силъ на нѣкоторыя (хотя бы и считаемыя въ тысячахъ, какъ увѣряетъ г. Зѣньковскій) жертвы, избранныя, счастливымъ случаемъ, чтобы привлечь вниманіе аболиціонистской полиціи. Спасибо аболиціонизму уже и за то, если ему удастся сдѣлать извѣстныя гражданскія и уголовныя непріятности нѣсколькимъ (хотя бы считаемымъ въ десяткахъ и сотняхъ) представителямъ темныхъ силъ, которые окажутся настолько наглы или неловки, что не успѣютъ скрыть своихъ грязныхъ и жестокихъ дѣлъ отъ бдительности аболиціонистской полиціи. Рогатый силлогизмъ о томъ, сколько надо снять волосъ съ головы человѣка, чтобы его было можно считать плѣшивымъ, становится еще рогатѣе, когда приходится приложить его мѣрку къ буйно-косматой и тучно обрастающей головѣ спроса на развратъ. Внѣшніе, рознично-количественные успѣхи въ борьбѣ со зломъ, если и бывали иногда рѣшеніемъ вопроса, то столь медленнымъ, что и хронологическое терпѣніе г. Зѣньковскаго, пожалуй, устанетъ ожидать. Обиліе волковъ было очень острымъ зломъ въ средневѣковой Европѣ. Англичанамъ удалось истребить волковъ на своемъ островѣ, волчьяго вопроса въ Англіи не существуетъ болѣе. Но, чтобы погибъ послѣдиій британскій волкъ, Англіи надо было ждать отъ Альфреда Великаго до королевы Викторіи…
