Это – честолюбец, но томящийся вместе с тем и по доброй, прочной славе полезного гражданина. Его-то и выбрал автор представителем того недовольства, которое в отличие от пошлой, слепой и корыстной оппозиции большинства основывалось на понимании истинных условий политического развития обществ. Здесь и встречаемся мы отчасти с преувеличением, отчасти с анахронизмом, о которых говорили. Князь Андрей Болконский вносит в свою критику текущих дел и вообще в свои воззрения на современников идеи и представления, составившиеся об них в наше время. Он имеет дар предвидения, дошедший к нему, как наследство, без труда, и способность стоять выше своего века, полученную весьма дешево. Он думает и судит разумно, но не разумом своей эпохи, а другим, позднейшим, который ему открыт благожелательным автором. Он умел счистить с себя все искренние, но скучные и досадные черты современника той эпохи, о которой говорит и в среде которой живет. Он не может увлекаться, не может состоять под влиянием какой-либо замечательной личности своего времени, потому что уже знает биографические подробности и анекдоты о каждой из них, собранные на днях. Ошибок он тоже не делает, кроме тех, какие делают и источники, откуда он почерпнул свою сверхъестественную проницательность. Нам не нужно лучших доказательств его знакомства с работами и изысканиями последнего времени, как то обстоятельство, что он стыдится своих занятий в комиссии составления законов, куда он попал нечаянно начальником отделения. Сослуживцы его, которым нельзя отказать в знании и уме, поняли невозможность простого переложения французского кодекса на русские нравы только после ряда неудачных опытов, но Болконский понял это сразу, потому что превосходит их вдохновенным прозрением мнений, обращающихся ныне в исторической литературе. Вообще, ему приходят в голову суждения, которые современнику эпохи Александра I никогда бы не пришли; но Болконский – современник особенный, такой, которому открыто все то, что узнано позднее. Мысль его живет не с ровесниками по времени, а с нынешними дилетантами по части новой истории России, и от них он заимствует свой скептицизм, свою холодность и трезвость относительно правительственных мер и явлений, изумлявших и волновавших всех тех бедных людей, которые имели несчастье принадлежать только своему веку. Мы даже думаем, что роль общественного критика, изверившегося в официальные зачинания всякого рода, отзывается у него еще анахронизмом. Известно, что только в 1815–1816 годах, после трехлетней заграничной кампании, показалась у нас партия молодых людей, нашедших жизнь в России невыразимо пустой и праздной в сравнении с шумом, который сопровождал движение народов перед тем, и в сравнении с общественными явлениями, которые возникли на европейской почве вслед за ним. Только тогда впервые зародился у нас тот безусловный скептицизм по отношению к способности и доброй воле администрации отвечать на нужды и потребности общества{20}. До тех пор вряд ли и можно себе представить человека, равнодушно и величаво относящегося к таким фактам и мерам, как возникновение Государственного совета{21}, обещание публичной отчетности по финансовым делам империи, учреждения новых народных школ и университетов, правила об обращении крестьян в свободные хлебопашцы{22}, указы об экзаменах на известные чины{23} и пр. и пр. По крайней мере, история не предполагает возможности таких отношений между правительством и обществом в ту эпоху; но Болконский, который знает гораздо позднейшие идеи, мог знать и ту, которая была к нему сравнительно ближе, и воспользоваться ею, как и всеми прочими. Таким представляется нам покамест герой романа в качестве передового человека своей эпохи: о благородном его характере, глубине психического настроения и трогательной роли в жизни будет говорено впоследствии.
Мы останавливаемся здесь, не желая и не имея права делать какой-либо окончательный вывод из наших слов до появления четвертого и последнего тома замечательного романа гр. Толстого. Там должна объясниться вполне основная мысль произведения, картина русского быта в первую половину эпохи Александра, и заключиться зрелищем самых высоких, торжественных ее мгновений, которые окончательно обнаружат все содержание завязки романа и ее положение относительно истории. Нет сомнения, что нам придется еще многим восхищаться в этом нетерпеливо ожидаемом томе и по многому предлагать вопросы; но мы сделаем это с той же откровенностью и с тем же глубоким уважением к необычайно талантливому автору и к его произведению, составляющему эпоху в истории русской беллетристики.
Четвертая и последняя часть обещана в непродолжительном времени.
Самое необходимое (франц.).
Первоначально книга «Война и мир» состояла из шести томов (четвертый том вышел в марте 1868 г.); деление на четыре тома появилось в 1873 г.
Первые главы романа «1805 год» появились в PB (1865. № 1).
Позорище – здесь: зрелище.
Анекдот – здесь: «короткий, сжатый рассказ о замечательном или забавном случае» (Даль).
Так именовался Безухов в романе «Тысяча восемьсот пятый год».
Вишну – один из высших богов индуизма, способный перевоплощаться в любые живые существа.
Франц. выражение «petit fait de l'histoire» означает «исторический анекдот», то есть передает рассказ о поступках и чертах исторических лиц, сохраненных современниками.
Реминисценция из стихотворения Пушкина «Перед гробницею святой…» (1831), где о Кутузове сказано: «Сей остальной из стаи славной // Екатерининских орлов». Речь идет о полководцах времени правления Екатерины II; Пьер Безухов – «незаконный сын знаменитого екатерининского вельможи».
Кипсек (англ. keepsake) – роскошно изданный альбом.
Наташа проводит вечер после охоты в гостях у дядюшки, а не у Илагина.
Шлоссер Фридрих (1776–1861), Ранке Леопольд (1795–1886), Гервинус Георг (1805–1871) – немецкие историки; их работы переводились в России в 1860-е гг.
Речь идет прежде всего о журнале «Русский архив», выходившем в 1863 г. в Москве (ред. П. Бартенев); с 1867 г. выходил «Сборник императорского Русского исторического общества». Журнал «Вестник Европы» первые два года (1866–1867) издавался как научный исторический журнал.
Имеется в виду прежде всего статья Евгении Тур, писавшей, что в «Казаках» «воспета не с дюжинным, а с действительным талантом отвага, удаль, жажда крови и добычи, охота за людьми, бессердечность и беспощадность дикаря-зверя» (ОЗ. 1863. № 6. С. 267). Ср. также отзыв А. Головачева, согласно которому Оленин должен «представить ряд размышлений автора о человеческом счастье вообще и затем показать все превосходство идеала счастья простого, естественного, так сказать дикого, перед идеалом человека заеденного сознательностью, плодом неестественной цивилизации» (С. 1863. № 7. С. 41. Анненков высоко оценил «Казаков» (Санкт-Петербургские ведомости. 1863. № 44 и 145)).
Немезида – богиня мщения в греческой мифологии.
Лаиса – ставшее нарицательным имя греческой гетеры (V в. до н. э.).
Легитимизм – движение во Франции, поддерживающее свергнутую монархию Бурбонов; шире – движение в защиту законной власти.
В «Мыслях вслух на Красном Крыльце», написанных от лица Силы Андреевича Богатырева, Ростопчин резко отзывается о французах вообще и о засилье иностранцев в России в частности (см.: Ростопчин Ф. В. Ох, французы! М., 1992).
O Сперанском см. примеч. 16 к статье Каткова «О нашем нигилизме по поводу романа Тургенева»; Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834) – происходил из древнего, но обедневшего рода.
Речь идет о графе Николае Николаевиче Новосильцеве (1768–1838), Павле Александровиче Строганове (1774–1817) и князе Адаме Чарторыском (1770–1861).
Возможно, намек на ранние декабристские организации – Союз спасения (1816), реорганизованный в 1818 г. в Союз благоденствия.
Государственный совет – высшее законосовещательное учреждение Российской империи, образован 1 января 1810 г. в соответствии с планом Сперанского. Предусматривалось рассмотрение в Государственном совете всех законопроектов перед утверждением их царем.
