Серж Тион - Историческая правда или политическая правда? Дело профессора Форрисона. Спор о газовых камерах

Перед нами человек, который утверждает, будто газовые камеры в немецких концлагерях никогда не существовали, что они, в сущности, представляют собой миф, рожденный ужасами войны. Какой скандал! Говорят, этот человек либо сумасшедший, либо испытывает ностальгию по нацизму. В том, что сумасшедшие несут бред, а нацисты пытаются обелить гитлеровскую Германию, нет ничего ненормального. Было бы удивительно, если бы они поступали наоборот. С одной стороны, сумасшедших становится все больше, — говорят, их рождает современная жизнь. С другой стороны, нацисты и другие пустые головы из крайне правых никогда не переставали мечтать о тысячелетнем Рейхе. Если мне не изменяет память, их влияние серьезно уменьшилось со времени окончания войны в Алжире и ликвидации ОАС. Куда ни отнести вышеупомянутого человека и его провокационные утверждения, его случай кажется ясным и не заслуживающим ни малейшего интереса.

Но — странное дело: различные факты накапливаются, обретают неожиданные масштабы и захватывают прессу, несмотря на постоянно выражаемое пожелание перестать об этом говорить. Министры дают свои комментарии, парламентарии взывают к правительству, а один из них, из партии Жискар д'Эстена, потребовал даже ввести во Франции по примеру ФРГ запрет на профессии для "экстремистов". С октября 1978 года пресса не занимается больше самоцензурой, потому что произошли волнения во 2-м Лионском университете, потому что осыпаемый оскорблениями обвиняемый отбивается и бомбардирует письмами газеты, требуя предоставить ему право на ответ, потому что происходит обмен информацией, о деле говорят за границей и, наконец, потому что антирасистские движения во главе с ЛИКА решили уничтожить дерзкого, устроив над ним суд по обвинению, что довольно необычно для французской юриспруденции, в "умышленном искажении Истории". Отметим для себя эту большую букву И и посмотрим, как органы юстиции будут разбираться с историей в такой ипостаси.

Еще до того, как это было напечатано в газетах, по городу ходили слухи, что идеи этого самого Фориссона неприемлемы, потому что он нацист или пронацист и антисемит. После того, как он отверг оба обвинения и выиграл дело о клевете против газеты "Матэн де Пари", его хулители ничуть не изменили свои убеждения, основанные не столько на том, что он говорит, сколько на подозрительных намерениях, которые ему приписывают. Следует откровенно сказать, что эти обвинения в намерениях не делают чести цензорам, но вопрос не в этом. Конечно, можно называть Фориссона правым или, что будет более точно, — правым анархистом, но следует также вспомнить, что его ученики и многие из его коллег до того, как стало раскручиваться это дело, считали его скорее левым. В любом случае это одинокий человек. Что же касается его политических взглядов в той мере, в какой они мне известны, я не нахожу в них ничего привлекательного кроме отказа от интеллектуальных табу и склонности, которую я разделяю, становиться на сторону побежденных. Этого недостаточно, по моему мнению, для обоснования политической морали, но это хорошая вакцина против иллюзий власти.

Но что следует самым энергичным образом отвергнуть, это идею, будто любые аргументы политического противника нужно автоматически считать ложными. Я знаю правых, способных при случае рассуждать вполне толково, и левых, которые говорят такие возмутительные вещи, что кровь стынет в жилах. Ни те, ни другие факты, взятые сами по себе, не способны заставить ни меня, ни кого-либо другого изменить политические убеждения. Но они могут меня кое-чему научить и заставить меня изменить мое мнение по какому-то конкретному вопросу, причем я истолкую их по-своему.

Так что нельзя довольствоваться провозглашением свободы слова для наших врагов, даже если это враги свободы, столь же важной для них, как и для нас, потому что эта свобода неделима; нужно также настаивать на их праве быть понятыми, на праве истолковывать их слова, не навлекая на себя идиотских обвинений в соучастии. Некоторые мои друзья и я сам знали некогда, что во Фронте национального освобождения Алжира происходит внутренняя борьба, сопровождаемая кровавыми чистками, убийствами, актами произвола, пытками и т. д. Эти подробности рассказывала, прежде всего, крайне правая пресса, а до нас доходило лишь приглушенное эхо. Мы считали эти факты прискорбными, но это не мешало нам продолжать выражать свою солидарность с алжирскими борцами за независимость, потому что мы хотели, чтобы Алжир снова стал алжирским. В те времена Жансон и прочие говорили, что в Алжире происходит социалистическая революция. Что было лучше: убаюкивать себя этими смешными иллюзиями или, признавая, что фашистская пресса пишет правду, продолжать сознательную борьбу, зная, что у нее есть пределы?

И наоборот: следовало ли несколько лет спустя принимать на веру маоистские пропагандистские фальшивки, потому что они исходили от левых? Признаем задним числом, что накануне окончания войны в Камбодже только американская разведка сообщала, что Красные кхмеры осуществляют массовую депортацию населения, что в ряде районов они правят с крайней жестокостью и происходят военные стычки между ними и Вьетконгом. Признаем, что ЦРУ сообщало правдивые факты, а мы были неправы, видя тогда в этих сообщениях одну лишь пропаганду, цель которой — заставить нас оправдать американскую агрессию со всей цепной реакцией жестокостей, которую она повлекла за собой. Можно перечислять подобные примеры до бесконечности.

Незачем проливать слезы невинности, подвергаясь насмешкам враждебной прессы, и продавать по хорошей цене жалостливые рассказы о своей былой наивности. Всегда были и будут гангстеры, которые становятся стукачами, сталинисты, перебегающие к Шираку, и маоисты, прикормленные Шираком. Есть даже изощренные ренегаты, которые заявляют о своей якобы симпатии к Красным кхмерам лишь затем, чтобы потом еще более громко обличать якобы совершенные теми преступления. Подобные люди, когда они выходят из одного заблуждения, впадают в другое.

Фориссон, на мой взгляд, — человек правых воззрений. Но то, что он думает о политическом значении своих выступлений, нас мало интересует. У нас нет ни малейшего повода обсуждать его намерения. Но его утверждения касаются фактов и реалий недалекого прошлого. Конечно, когда кто-либо более или менее квалифицированно пишет что угодно на любой сюжет, это событие банальное. Вам достаточно быть немного знакомым с вопросом или обладать соответствующим жизненным опытом, чтобы отдавать себе отчет в том, что газетные полосы и книжные полки заполнены всякими вымыслами, внешне ничем не отличающимися от серьезных, заслуживающих уважение работ. Ужасная трагедия депортации это сюжет, благоприятствующий возникновению всякого рода легенд, которые распознать сразу могут только бывшие депортированные. Для нас это трудно.

Утверждение, будто газовых камер не было, сразу же заставляет вспомнить об этом "чем угодно", о том кетчупе из нелепостей, которым в наше время приправляют все духовные блюда. Появление этого скандального персонажа к тому же совпало с другим событием, имевшим явный оттенок буффонады: с интервью Даркье де Пельпуа, старым осколком вишистского режима, ярым антисемитом, с которым легко было смешать нашего неудобного героя. Что газеты, в большинстве своем, не преминули сделать.

Перед лицом столь хилых противников, отрицающих реальность, возникло трогательное единодушие в национальном масштабе. Министры, парламентарии, издатели всех мастей заподозрили новые поколения в том, что они не знают прошлое и, может быть, даже им на него наплевать. Спешно пустили в ход американскую драму "Холокост". В газете "Монд" 21 февраля 1979 года была задействована тяжелая артиллерия в виде торжественного заявления, подписанного 34 нашими самыми известными историками. После напоминания о гитлеровской политике массового уничтожения евреев, об общеизвестных фактах, это заявление венчал следующий абзац:

"Последнее замечание. Каждый волен толковать такое явление, как гитлеровский геноцид, в соответствии со своей философией. Каждый волен сравнивать его с другими массовыми убийствами, прошлыми, современными или будущими; каждый волен воображать, будто эти ужасные факты не имели места. Но они, к сожалению, имели место, и никто не может их отрицать, не нанося ущерба истине. Не следует задавать вопрос, как технически были возможны подобные массовые убийства. Они были технически возможны, потому что они были. Такова обязательная отправная точка для любого исторического исследования на эту тему. С учетом этой истины, мы должны просто напомнить: нет и не может быть споров о существовании газовых камер".