Александр Зиновьев - Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия

Оглядываясь на время, прошедшее после 10 мая 2006 года, с глубокой благодарностью вижу друзей, соратников, верных помощников, близких, разделивших со мной горечь огромной утраты. Это те, кто самым активным и заинтересованным образом включились в многогранную деятельность по охране и популяризации творческого наследия, оставленного нам Александром Александровичем Зиновьевым, — в огромную работу по продвижению и развитию необъятных горизонтов его Мыслящего мира.

Моя сердечная признательность Бабурину С. Н., Болдыреву Ю. Ю., Грекову Л. И., Гусейнову А. А., Давыдову Ю. С., Данилину Ю. В., Добренькову В. И., Запесоцкому A.С., Ивлеву Ю. В., Ижицкому В. П., Кантору К. М., Кагушкину Максиму, Лекторскому B. А., Лиханову А. А., Логвинову М. А., Ломейко В. Б., Лукову В. А., Миронову С. М., Миронову В. В., Осипову Г. В., Радовицкому А. М., Рассадину Н. М., Садовничему В. А., Степину B. C., Тарасову Б. Н., Фоменко А. Т., Шилову А. М., Юдинковой Г. А.,

а также редколлегии дорогого нам журнала «ЗИНОВЬЕВ», в особенности Блинову Алексею, Родькину Павлу, Солодухину Юрию, Хромову Максиму, Большакову Владимиру, Назарову Олегу, Пилько Алексею, Сгремидоовскому Станиславу и Кузьменко Ольге,

и организаторам-вдохновителям выставки в Государственном Литературном музее — Фокину Павлу, Дмитриевой Елене Дмитриевне, Шапошникову Михаилу; креативным создателям многомесячной экспозиции «ЗИНОВЬЕВ=ВРЕМЯ=ВПЕРЁД» в МГУ им. М. В. Ломоносова — Блинову Алексею и Родькину Павлу,

и дружеской поддержке из-за рубежа, ще читают, знают и любят Александра Зиновьева — Кристин Местр, Катрин Бессонар, Наде и Елене Подерепш, Э.-Й. фон Штудницу, Ги Бенсимону, Баходиру Сидикову, Николаю Бухтееву, Вильфреду Боттке, Максу Клопферу, Фабрису Фассио, Марку Зальцбергу, Джини Тоски-Мараццани-Висконти, Ксении Антич, Элизабет Тииг, Марио и Елене Корти, Майклу Кирквуду, Филиппу Хэнсону, Наталии и Клаусу фон Ширах, Зигрид и Клаусу Ройтер, Урсуле Циглер, Эллен и Бориславу Сайтинак, Жюльян Сильвиан,

а исключительную признательность — Моему Губернатору Игорю Николаевичу Слюняеву, создавшему особенные условия для бережного и любящего, сыновьего отношения к гордости Костромской земли Александру Зиновьеву,

и обязательно выдающемуся скульптору, Народному художнику России Андрею Ковальчуку, автору прекрасного памятника Александру Зиновьеву,

нашим дочерям — Полине, Ксении и Тамаре, — которые активно, творчески поддерживают и созидают во всех начинаниях, связанных с многоплановыми проектами по увековечиванию памяти их отца, самого дорогого мне человека,

и нашим друзьям — Михаилу Рудь, Марии и Юрию Солодухиным, Татьяне Фоменко, Тамаре Кезевадзе, Андро Пурцхванидзе, Евгении Фроловой, Людмиле Савельевой, Анне и Эрнсту Неизвестным, Наталии Печеневой, Алле Митрохиной, Юрию Наумову, Сергею и Ирине Устименко, Бориславу и Миланке Милошевич, Татьяне Косиной, Ирине Бариновой, Елене Катышевцевой, Станиславу Кузьменко, Светлане Долгополовой, Андрею Джангваладзе, Павлу и Ирине Карповым, Константину Макарову, Сергею Павлову, Светлане Мурашко,

и, наконец, сердечное спасибо всем читателям и блоггерам, открывшим огромный творческий мир выдающегося мыслителя и гражданина Александра Александровича Зиновьева.

Руководитель Российско-Баварского исследовательского центра

имени А. А. Зиновьева

(РГТЭУ и Университет г. Аугсбурга), Comes Rectoris Universitatis, Augsburg,

главный редактор журнала «ЗИНОВЬЕВ» Ольга Зиновьева

Солнечный луч выскочил из-за высотного здания гостиницы «Волга», скользнул по лысине В. И. Ленина, высеченного «в натуральную величину» (как сказал сам товарищ Сусликов — первый секретарь Областного Комитета КПСС) из красного гранитного монолита высотой в пятнадцать метров, промчался вдоль по улице Горького мимо купеческих и дворянских особняков, в которых теперь разместились руководящие учреждения области, на миг задержался на здании Областного Управления КГБ, как бы обозначив свою благонадежность, и устремился в Новые Липки — новый жилой район города, воздвигнутый по аналогии с московскими Новыми Черемушками «как знаменательная веха на пути нашего неудержимого движения вперед, к полному коммунизму» (это опять-таки исторически подлинные слова самого товарища Сусликова). Ворвавшись в Новые Липки, вышеупомянутый солнечный луч осветил помойку, в которой уже деловито рылись голуби и кошки, и замер на безмятежном лике Ивана Лаптева — известного в Партграде тунеядца, пьяницы, поэта и проповедника, отсыпавшегося после вчерашнего перепоя в песочнице на детской площадке. Вчера он слишком поздно вернулся «домой», и жильцы квартиры, где он снимал койку, в наказание не отперли ему дверь. Почувствовав приветливое тепло первого солнечного луча, Лаптев раскрыл свои ясные, как голубое безоблачное небо, очи, вытряхнул песок из бороды и кудрей своих, потянулся, широко зевнул и издал звук, от которого испуганные голуби вспорхнули на крышу ближайшего дома, а кошки стремительно взлетели на деревья. «Боже, как хорошо жить на свете», — прошептал он и побрел к крану, к которому дворничиха присоединила резиновую «кишку» для поливки двора.

О том, что произошло дальше, вам расскажет сам Иван Лаптев. Говорить — его призвание и профессия. Как отнестись к его словам, решайте сами. Он искренен и чистосердечен, и потому его слова заслуживают доверия. Но он искренен и чистосердечен по-русски. А мы, русские, утратили критерии различения правды и вымысла. Мы с упоением верим в ложь и с остервенением опровергаем очевидные истины. И потому слова моего рассказчика заслуживают, безусловно, сомнения.

Именно так и случилось: вчера мы «загулялись» далеко за полночь, и ночевать мне пришлось во дворе, в песочнице, на детской площадке. Холодно, неуютно, но зато гигиенично. И вот,

Но не пугайтесь, я вас этими словами потчевать не буду. Я же — сам Бог, а Бог, выражающийся матом, — это комично и несколько снижает самую идею Бога. Итак, я начинаю. Начинаю в возвышенном стиле (как говорится, за здравие), но надолго меня не хватит, и я закончу в стиле прямо противоположном (за упокой).

Человек! Оставь на минуту свои дела и заботы! Выслушай эту повесть. В ней нет ничего поучительного. Зато в ней есть нечто более важное — страдание. Мы, русские, имеем богатый исторический опыт по этой части. Страдания стали нашим привычным образом жизни и нашей натурой. Мы страдаем с выдумкой, с талантом, с большим мужеством и терпением, можно сказать — профессионально. И, конечно, с наслаждением. Мы, русские, поставляем в мировую культуру не только коммунистические идеи, шпионов, водку, иконы и «матрешек», но и первоклассных страдальцев. Но не спешите зачислять нас в медицинские мазохисты. Мы бы рады получать удовольствие от вещей приятных. Но они выпадают на нашу долю так редко, что мы относимся к ним с подозрением, когда это происходит, и страдаем от того, что мы это приятное скоро все равно потеряем. Наше страдание — эпохальное. И оно рождает нового Бога. Но наша эпоха по горло наглоталась противозачаточных средств. И если она в конце концов родит Бога, то это будет Бог-урод, Бог уродов и Бог уродства. Бог самоистязания.

Русский Бог — явление очень странное. Он самые чистые и святые мысли выражает самым грязным и греховным языком в мире. Можете себе вообразить, как выглядел бы Новый Завет, если бы Христос появился в России, да еще в нашем захолустье! Возьмите хотя бы одну Нагорную проповедь и изложите ее в языке русских «храмов»-забегаловок! Нет, лучше не надо. Русский Бог высказывает трезвые суждения лишь в безобразно пьяном виде, а когда он и трезв, он порет чепуху. Так что если в дальнейшем я скажу вам что-то умное, знайте: я был в это время пьян. Ну, а если вам встретится чушь, то порол я ее на трезвую голову.

Известный в городе интеллектуал, печатающий свои прогрессивные сочинения в столичных журналах, окрестил своего пятилетнего сына. Поскольку у меня репутация человека, причастного к религии, меня пригласили на выпивку по этому поводу. Когда гости основательно упились, меня попросили сочинить стих в честь новорожденного.

Так начал я свою импровизацию. Мне аплодировали. Потом я говорил о родителях, которые научат новорожденного основам жизни, об учителях, обучающих грамоте, о друзьях, протягивающих руку и подставляющих плечо, о женщинах, сулящих блаженство, о соратниках, зовущих в поход, о развлечениях и прочих атрибутах жизни. Мне опять аплодировали. Потом я сказал «но». «Но скоро случится так, — сказал я, — что близкие станут чужими, они обвинят тебя в неблагодарности, а ты будешь жесток и беспощаден с ними; учителя проклянут за то, что ты не последовал их заветам, а ты обвинишь их в лжеучении; женщина изменит, наслаждения жизнью породят скуку, опустошение, разочарование. И ты будешь одинок и никому не нужен…» На сей раз слушатели не аплодировали. Одни подавленно молчали: мол, что правда, то правда. Другие гневались: мол, нельзя так мрачно смотреть на жизнь, мол, живем же мы, и не так уж плохо живем, не голодаем, спим не на улице, выпить что имеем.