Авангард второй свежести
Ложь должна быть произнесена громко, уверенным голосом, тогда кто-то воспримет её как правду. Когда о выставке "Те же в Манеже" говорят с экранов ТВ, когда о ней пишут респектабельные газеты, возникает мысль, что мы имеем дело с событием уникальным по своим масштабам для страны. Мы идём в Манеж, чтобы услышать ответ на вопрос: "Как мы дошли до жизни такой?", а в ответ слышим монолог Никиты Сергеевича Хрущёва о художниках-авангардистах, который навязчиво звучит из всех динамиков. И долго после посещения Манежа нас преследует рефрен о жирных мухах, которым уподобил глава государства мастеров тогдашнего художественного авангарда. С грустью понимаем, что это и есть ответ: культура в отдельно взятой стране разлагается, приглашая насекомых к радостному пиру.
Выставка в Манеже, по замыслу кураторов, должна была в чём-то повторить ту, которая состоялась здесь же 50 лет назад. Ту, на которой Никита Хрущёв высказался о сексуальной ориентации участников экспозиции. Ту, после которой стали скандально известными имена Эрнста Неизвестного и Элия Белютина.
Полвека назад зрителя обманули тем, что предъявили малоценные работы как нечто значащее. Сегодня нас обманули "в
квадрате": никаких "тех же" в Манеже не было. Только 13 полотен безвестных авторов, видимо, те, которые не удалось продать за полвека, как язвили на открытии в кулуарах.
То, что некогда выглядело неприличным, сегодня кажется скучным - вот основной вывод из зрелища. Но что "на самом деле" происходит в русском искусстве - по-прежнему вопрос. Потуги "новаторов" были малосъедобны в год 30-летия МОСХа, не вызывают они аппетита и ныне. Но почему маргинальное вдруг стало магистральным? И только ли Запад в этом виноват, или есть в происходящем логика развития советской эстетики?
Вряд ли мы дадим окончательный ответ, но всё же попробуем. Мёртвых нужно похоронить.
Иначе голос Хрущёва: "Мухи, жирные мухи" будет сопровождать нас всю жизнь, вызывая отвращение к той лжи, которой прикрывается "революционный художник", заигрывая с властью.
Специалисты и дилетанты о русском авангарде - см. стр. 9
Завет Белова
ЭПИТАФИЯ
Ушёл из жизни великий русский писатель
Для меня это ещё и тяжёлая личная потеря. Без малого 40 лет нас связывали дружба и единомыслие, а также чувство землячества: мы родились и выросли в вологодской глуши.
Горжусь, что поддержал в "Комсомольской правде" его первую книгу рассказов "Деревенька моя лесная", а позже в газете "Правда" - его первую повесть "Привычное дело", опубликованную в журнале "Север" в 1966 году, что решило в ту пору её судьбу.
Белова невозможно понять и оценить вне литературного контекста, вне того уникального направления, которое сложилось в русской литературе во второй половине минувшего века. Имя ему - "деревенская проза", куда входили, помимо Василия Белова, Валентин Распутин, Василий Шукшин, Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, Михаил Алексеев, Сергей Залыгин, Евгений Носов, Виктор Лихоносов, Владимир Солоухин, Гавриил Троепольский, Александр Яшин и позже Владимир Личутин, Владимир Крупин[?] Явление это возникло взрывом и сразу же потеснило "шестидесятников", поскольку ставило вопросы не политические, но - бытийные. "Деревенской" её называли по той причине, что авторы все как один были выходцами из деревни. Повторюсь, в действительности она была прозой бытийной, историко-философской, вынесшей на общественное обсуждение коренные, фундаментальные вопросы нашего исторического бытия. Полагаю, что эти глубоко патриотические по духу прозаики куда в большей степени, чем "шестидесятники" или диссиденты, подготовили случившиеся на переломе веков драматические перемены в нашей жизни, не догадываясь, к чему эти перемены приведут.
Итогом этих перемен - среди многого другого - стало и то, что наша лучшая проза конца минувшего века, по своему художественному уровню вполне сопоставимая с великой русской прозой XIX столетия, упорно замалчивается, как замалчиваются великие Шолохов и Твардовский, чуждые либеральной идеологии рынка. Будем надеяться, что публикация семитомного собрания сочинений Василия Белова перед самым его уходом означает начало конца той сегрегации лучших произведений русской литературы ХХ века, которую с такой последовательностью проводят вот уже двадцать лет либеральные СМИ. Что там царская или советская цензура, когда вето наложено на целое направление, причём - лучшее в русской литературе!
Василий Белов принадлежал к шолоховской литературной школе. Опередивший время на столетие, "Тихий Дон" был предвестием трагической и героической судьбы русской деревни в ХХ веке. Именно деревня положила себя на алтарь Отечества ради его спасения. Беспощадность коллективизации сделала возможной индустриализацию страны, чтобы выиграть грядущую войну. Война была выиграна миллионами жизней на фронте, трудовым подвигом жён и матерей в тылу. Восстановление страны снова легло на плечи народа и в первую очередь крестьянства - при полном запустении деревень.
Вот почему после смерти Сталина первым в литературе стал вопрос о культе личности вождя и политических репрессиях, а вторым - вопрос о трагических судьбах деревни, то есть о судьбах народа. Этот вопрос возник стихийно и взрывом. И поставили его писатели, родившиеся и выросшие в деревне, вернувшиеся с войны или детьми трудившиеся от зари до зари вместе с матерями на колхозных полях, чтобы дать фронту хлеб.
Советская власть посадила крестьянских детей за парты, приобщила к образованию, знанию, научила мыслить честно. И они обрушили на умы читателей свой главный вопрос: о судьбах народа, о судьбе деревни, настоятельно требовавшей перемен.
Вот откуда такая степень искренности, такая боль, такая безыскусная и бескомпромиссная правда жизни в прозе Белова, Распутина, Шукшина, Астафьева, да практически всех так называемых деревенщиков, и такой авторитет её у читателей. Ведь они были "устами" исстрадавшегося народа, который, дав образование своим детям, получил возможность впервые обратиться к миру со словами правды, заявить о себе, о своей жизни, о своей душе и о своей беде.
Вот откуда у Белова, как и его учителя Шолохова, такой могучий русский язык. У Белова есть рассказ, который называется "Колоколена", в котором, рассказал мне Белов, чуть не дословно воспроизведена необыкновенная речистость его матери. Доподлинное русское слово, как и душа народа, по свидетельству прозы Белова, Распутина, Шукшина и, конечно же, Шолохова, всё ещё сохраняются во глубине России.
Шолохов однажды сказал, что в Григории Мелехове ему было важно показать "обаяние человека". "Обаяние человека", то есть красоту его души, ты ощущаешь в каждом из героев Белова и чувствуешь неизбывную любовь автора к ним, их способности любить не себя - других. Вспомним сцену прощания Ивана Африкановича с женой Катериной в повести "Привычное дело". По напряжённости и одухотворённой чистоте она вполне сравнима со знаменитой сценой прощания Григория с его Аксиньей.
Проза Белова, как и всей шолоховской школы (вспомним "Прощание с Матёрой" В. Распутина), - проза прощания с глубоко любимым и родным миром, который на их глазах, а порой и при участии, исчез уже навсегда. Вспомним в этой связи книгу "Лад" - о нормах крестьянской культуры, народной цивилизации, культуре души, формировавшихся веками.
Книги Белова, как и всех близких ему товарищей по литературному делу, писателей, в большинстве своём уже ушедших из жизни, это завет.
Шолохов силой своего гения почувствовал грозный сдвиг тектонических пластов, обратился к миру с великим романом-предостережением, на столетие опередив время. Белов, Шукшин, Распутин, Астафьев пронзительностью своего таланта также ощутили грядущие перемены. Взыскуя их, они предчувствовали и возможную их опасность. Опасность бездушия и бездуховности, глобально угрожавших миру в его алчном и безграничном стремлении к потребительству, уничтожающему человеческое в человеке, опасность растления "золотым тельцом" тех духовных и нравственных ценностей, которые веками складывались в народе в труде и обороне родной земли, служению духу, а не мамоне, как то было велено свыше, в Нагорной заповеди.
Завет прозы Белова повелевает нам в мире установившегося чистогана хранить в чистоте тот нравственный генотип русского народа, который формировался веками труда и борьбы, сохранить в чистоте нашу народную цивилизацию. Проза Белова каждому из нас завещает любить свою Родину столь же истово, как это сказано в строках ещё одного нашего земляка вологжанина Николая Рубцова:
