Мадлен Риффо - Больница как она есть

«Больница как она есть». Читатели «Юманите», привыкшие к очеркам Мадлен Риффо из «горячих» точек планеты: джунглей Вьетнама, гор Лаоса, стран Африки, охваченных огнем национально-освободительных войн, — были вправе удивиться, увидав ее подпись под материалами, посвященными столь «мирной» теме. Между тем Мадлен ничуть не изменила себе. Она осталась, как и прежде, страстной и боевой журналисткой, всегда и везде стремящейся быть на «переднем крае».

Мне запомнилась одна из давних встреч с Мадлен Риффо. Это было в Ханое, в последних числах апреля 1955 года. Мы. трое советских журналистов, только что приехали из Москвы и, естественно, готовились написать о праздновании Первого мая в столице республики. Мадлен, находившаяся здесь уже несколько недель, пристыдила меня:

— Ты что, журналист или нет? В Ханое не раз проводились торжества и демонстрации. Надо пробиваться в Хон-Гай. Представляешь себе: первое Первое мая в только что освобожденном шахтерском крае! Вот это интересно.

В то время французский «оккупационный корпус», согласно решениям Женевской конференции, постепенно эвакуировался из Северного Вьетнама, передавая один за другим занятые им районы властям ДРВ. 30 апреля утром последние французские части покинули Хонгай и его окрестности, находившиеся все годы войны под контролем колонизаторов. В тот же день, под вечер, с трудом получив «добро» от вьетнамских друзей, предупреждавших об опасностях ночной поездки через зону, так долго разделявшую воюющие стороны, мы с Мадлен отправились в путь. Помимо водителя в «джипе» заняли места переводчик и вооруженный боец. Медленно, часто останавливаясь, чтобы не сбиться с пути, мы пересекли зону по узкому, кое-как обозначенному проходу, проложенному между бесконечными рядами колючей проволоки и минными полями. На рассвете перед нами открылась бухта Алонг с ее причудливыми островами и утесами, поразившая нас своей красотой.

Нет, не погоня за сенсацией, столь свойственная журналистскому племени на Западе, побудила Мадлен настоять на этой поездке. Два дня мы провели в разоренных поселках и деревушках, на угольных разработках, усеянных выведенными из строя кранами и бульдозерами, беседуя с шахтерами и крестьянами, вчерашними партизанами и учителями, женщинами, измученными голодом и непосильным трудом, чумазыми ребятишками. Мадлен долго расспрашивала местного священнослужителя и французского инженера, отказавшегося уехать с оккупантами.

Валились с ног от усталости сопровождавшие товарищи, а она продолжала искать новых встреч, жадно впитывала рассказы собеседников. Ей хотелось как можно глубже познать условия, в которых они жили, их мысли, мнения, надежды. Почерпнуть все это из «первоисточника», по горячим следам. Я восхищался тем, как она, француженка, быстро располагала к себе вьетнамцев, настороженных было в первые минуты, но затем, почувствовав в ней подлинного друга, принимающего близко к сердцу их судьбу, настежь раскрывавших перед ней свою душу...

В публикуемых ниже дневниках Мадлен приводит письмо одной простой женщины, заканчивающееся замечательными словами о «правом деле». Служению этому «правому делу» посвятила Риффо свою жизнь, свои силы, свое творчество. Целиком, без остатка, со всей пылкостью своего темперамента, несокрушимой волей и самоотверженностью. Она всегда рвется в самое пекло, на передовую линию, к тем, кто повседневно рискует жизнью, сражается, проливает кровь. Она разделяет с ними опасности, страдания и невзгоды. Такова уж ее натура, таков ее характер. Девочкой становится она участницей движения Сопротивления гитлеровским захватчикам. Распевая песенки, разносит по Парижу гранаты. Посвящает товарищам дышащие ненавистью к оккупантам стихи. Берется за самые ответственные поручения. Среди бела дня на мосту Сольферино, выполняя задание, убивает фашистского офицера. Подвергнутая жестоким пыткам в гестапо, она в ожидании расстрела царапает кусочками графита стихи на полях молитвенника, предназначенного смертникам.

«Если бы в августе 1944 года Париж восстал тремя днями позже, о Мадлен Риффо осталось бы лишь воспоминание, несколько стихов и название улицы», — писал в предисловии к ее сборнику «Красная лошадь» писатель В.Познер. Но палачи бежали, не успев привести приговор в исполнение. Выпущенная из тюрьмы, юная партизанка присоединяется к друзьям и с автоматом преследует отступающих немцев. «Что вы умеете делать?» — спрашивает ее поэт Поль Элюар. «Писать стихи и стрелять», — следует ответ...

Молодая сотрудница «Юмаиите» пишет о Франции, а затем часто выезжает за границу. Ее приглашают в Советский Союз, в Польшу, Болгарию. Но ее неудержимо тянет туда, где полыхает пламя национально-освободительной борьбы. И прежде всего в Индокитай. Она пробирается в ДРВ, когда еще шла война с французскими колонизаторами. Много раз возвращается туда во время американской интервенции. Шлет репортажи из джунглей Вьетнама, из подвергаемого бомбардировкам Ханоя, из районов боев в Южном Вьетнаме, из Лаоса.

В годы войны в Алжире Мадлен находит свое место рядом с бойцами народно-освободительной армии, в окруженной и изолированной касбе, где ухаживает за ранеными. Позднее едет в Восточную Африку, пишет из районов, освобожденных от португальских колонизаторов. Там находит свое место неутомимая журналистка, писательница, поэтесса-коммунистка. Под пулями и бомбами, бок о бок с борцами против угнетателей и колонизаторов всех мастей, против интервентов и их сообщников рождаются ее очерки, репортажи, поэмы. Ранения, болезни подрывают ее здоровье. Чуть отдышавшись, она снова мчится туда, где жарче бои, где ее друзья острее всего нуждаются в поддержке мировой общественности. Мадлен пишет кровью своего сердца, и ее репортажи не оставляют равнодушными даже самых черствых людей. В том числе вчерашних противников. Однажды, после выступления на митинге в Марселе, она получает цветы от солдата Иностранного легиона, сражавшегося некогда в Алжире...

Но вот в дорогом ей Вьетнаме наступили мирные дни. Мадлен, как она пишет, чувствует, что за годы странствий потеряла связь с Францией. Как ее восстановить? Она опять ищет, но теперь уже у себя на родине, «передний край». Место, где с особой силой ощущаются несправедливости капиталистического общества, страдания простых людей, обездоленных. По совету старого друга идет в больницу. Тут, оказывается, тоже проходит линия фронта. С его повседневными жертвами, с упорной, постоянной и жестокой борьбой, борьбой скромных, безвестных людей за человеческую жизнь.

Только вести с этого фронта не публикуются в газетах. Общественность мало что знает о «людях в белых халатах». Существуют глубоко укоренившиеся превратные представления. Спросите любого во Франции: как живут врачи? Вы услышите ответ: великолепно, они среди тех, у кого самые высокие заработки. Это почти что так. Система социального обеспечения, принятая в стране, выгодна частным практикам. Но каково положение тех, кто работает в общественных больницах? Тех, для кого медицина не является бизнесом?

Верная себе, Мадлен не хочет быть посторонней наблюдательницей. Она нанимается санитаркой. Меняет свое имя. Надевает белый халат и вооружается веником и половой тряпкой, как некогда, в джунглях, надевала маскировочную форму. Она «входит в шкуру» людей, о которых хочет написать. Живет их жизнью, делит их беды и радости, трудности, лишения и заботы. Отсюда глубокая правдивость, непосредственность впечатлений и искренность переживаний. Автор в последних строчках как бы извиняется: произведению не хватает стройности, сюжетной линии, завершенности. Но что из этого! Пусть картина написана мазками, штрихами. Но это полотно, созданное из кусочков живой жизни, из деталей, подмеченных юрким взглядом человека большой дущи. В нем почти нет рассуждений о недостатках системы. Они излишни, так как любой читатель, ознакомившись с главами из книги «Больница как она есть», сам вольно или невольно делает вывод о ее порочности.

Этот «репортаж» — еще один вклад «бойца с переднего края» в служение «правому делу», которому посвятила свое существование друг и замечательный человек — Мадлен Риффо.

Прежде всего я должна объясниться. Это благодаря Полю я решилась проникнуть в мир белых халатов.

Париж для меня превратился лишь в пересадочный пункт. После алжирской войны, как только зарубцевались полученные в Оране ранения, я перебиралась с киносъемочным аппаратом и пишущей машинкой из джунглей Южного Вьетнама в Ханой, из Камбоджи в горы — к партизанам Лаоса, забредала к пигмеям, пересекала границу Анголы... чтобы вернуться вновь в Юго-Восточную Азию. После подписания парижского соглашения о мире во Вьетнаме я оказалась перед красным сигналом светофора, с заглохшим мотором. Тут я как раз заболела и обнаружила, что уже не знаю своей страны. Корешки порвались.