- А пространство? - спросил я.
- Это для России данное, - отвечал социолог Ахрипов и снова уснул.
- А я думал - любовь - это приколы всякие, на фиг, то-сё, хохмочки, а когда сам въехал - тут вообще! Море эмоций! - Это снова выступил Генат. - Говорю ей: меня же клинит, вообще, на фиг, глюки всякие начались, как это? Не спал, цветы воровал, стерёг на перекрёстке, на фиг, вообще. Целый, на фиг, роман.
- Вот и этот на удочке, - показал на Гената лысый Ильич. - Да тебе любая секретутка на три романа наплетёт одних слов. Три романа за сколько времени прочтёшь? То есть, сколько времени вычтешь из жизни? И будешь считать, что получаешь удовольствие? Это же разврат и грех - читать для удовольствия и ждать от чтения наслаждения. Вот, для иллюстрации, неокритик Вовик Бодренко читал-читал, и что? И дочитался - стал составлять списки небожителей. Кто в них не попал, теперь жалеет, что с ним не пил.
- Ильич, приставить ногу! - скомандовал Ильичу оборонщик. - В данный момент ты не в ту степь. Гена! - оборонщик стал допрашивать Гената. - Ты работал хоть один день в жизни? Ты заработал этими своими руками хоть на кусок хлеба? На ржаную корку?
- Спасибо аудитории за хороший вопрос, - насмешливо отвечал Генат. - Отвечаю: да, работал. И ещё раз - да. Полдня. Что делал, спросите вы. Лягушачьи консервы, в смысле консервы, на фиг, из лягушек, для Франции.
- Вот именно, что Франции. Эгалите, либерте, фратерните! - воскликнул лысый Ильич, возмущённый тем, что не оценили его высказываний о пользе и вреде чтения. - Если дали миру такие лозунги, то и жрите лягушек. Вот это либерте и было началом конца. Лучше ужасный конец, чем ужас от либерте.
Генат возмутился:
- Будете, на фиг, слушать? Делал консервы полдня, весь переблевался и больше работы не искал, на фиг. А мне ещё врали: у тебя перспективы карьерного роста, ты только с год этих лягушек попрессуешь, а потом на повышение, перейдешь на жаб. Они же ж, французы, на фиг, и жаб обсасывают. Нет, бомжатская шамовка и то лучше.
- А на что тогда пьянствовал? - сурово спросил оборонщик, опять выталкивая Ильича из разговора.
Генат возмутился ещё сильнее:
- Зачем же я тогда женился, а? Я не как вы, умники, фигнёй не занимался. Я не на ком-то женился, а на чём-то. Разница? Я ненавижу рестораны, сказал я, вывернув карманы. Тёща - змея исключительная. Стиральная машина у ней была первых моделей, то есть не нынешняя, раньше на цветметалле не экономили. Я культурно отвинтил чего потяжелей и - в приемный пункт. Беру пару, на фиг, бутылей. Ей же, кстати и налил. Выпила - орать. А я её ещё раньше прозвал, и прозвище прижилось, я её звал: тёща - Би-би-си. Идёт по улице, всем говорит, где что, где кто что. Где пожар, на фиг, где кто сошёлся, кто развёлся, кто от кого ушёл, кто к кому пришёл. Так и звали: тёща Би-би-си или Брехаловка, а это, на фиг, одно и то же. Дедуля, - ласково обратился он ко мне, - позволь приложиться к графинчику. Не к стаканчику, на фиг, заметь. Помрёшь, - пообещал он, - я тебя сменю.
- В чём?
- В чём получится.
- Гена, не вульгаризируй общение, - заметил лысый Ильич.
- А ты по-русски можешь?
- Уже не может, - заметил зоотехник Лева, - так как год русского языка кончился.
- Обидно вам, - ехидно сказал Генат, - из рая выперли. А то и не пили, и пить со мной не хотели, вот жизнь вас и проучила. Присели. - Ге-нат вдруг задвигал ноздрями, он услышал запах, доносящийся с кухни.
- Пойду на зов желудка, - сказал он. - Искал её в краю далеком, а
где она? Она под боком. Путь к сердцу, на фиг, мужчины лежит через тарелку, на фиг, борща.
И скрылся за занавеской.
Немедленно на середину комнаты вышел Ильич, сделал ораторский жест, призывавший к вниманию и обещавший нечто важное:
- Может быть, может быть, кто-то верит этой избитой пошлости, даже, может быть, можно и поверить ей, может быть, путь к сердцу мужчины и лежит через желудок, но тут тот единственный случай. - Ильич говорил как по-писаному: - Тут та парадигма, когда, услышав вроде бы трафаретное, к тому же переведённое с ненашего, выражение, можешь развернуть его в систему доказательства, что путь к сердцу России лежит отнюдь не через желудок. - Сделал паузу. - А через душу. Именно так. Правители без конца талмудычат о благосостоянии, увеличении зарплат и пенсий. И это надо. Но это дело далеко не первое. Более того - пресыщенный желудок неспособен принять Духа Святаго. А без него - смерть. Меня зачем сюда вербовали? - Снова пауза. - Затем, что я должен был и, кстати, сам желал писать речи для первых лиц России. Перед вами, говоря по-тэтчеровски, спичрайтер. И, уверяю, неплохой. Не хуже Чубайгайдарбурба. Я их с легкостью всех переспичил. Но оказались первые лица несмысленными галатами. Не вняли. Да им, теперь мы все это понимаем, наши труды, над которыми мы горбатились, в папочку "К докладу" не клали. У несмысленных галатов о-ч-чень осмысленные шептуны при каждом ухе. У меня фишка в том была, что Возрождение России свершается за год без единого затратного рубля. Первое лицо государства должно было сказать в послании буквально это: "Год молиться - воспрянет страна, только надо молиться без роздыха". И это забодали. Там же все с рогами. Друзья мои, - Ильич перешел на задушевные ноты, - друзья мои, если бы однажды в виде заботы о ветеранах, воевавших за Россию, строивших ее, с экранов телевизора, кино, со страниц газет и журналов, приказом правительства, исчезла бы вся эта мерзость демократии: разрешенность похабщины, муть разврата, кровь насилия, сцен постели и мордобоя, выкапывания только негативных известий, если бы всё это свалить в болото перестройки, тогда бы эти ветераны прожили бы и дольше и счастливее. Пока же демократы вгоняют их в гроб именно целенаправленной пропагандой адской жизни и картинами гибели России.
- Штампами говоришь, - сердито заметил оборонщик. - Раньше у тебя было лучше.
- Раньше и я другой был. Онегин, я тогда моложе, я лучше качеством была. Не обижай меня без нужды. Дай договорить. Самое мерзкое из того, что пришло в Россию - то, что молодежь не ищет призвания, а ищет выгоды. Не глупость же я сказал. А вы все меня окорачиваете.
- Да ты что, да как можно, да разве мы можем, и кого? тебя! обидеть? - загудел оборонщик. - Ильичушка, родной! Я же вот как помню твои доклады: "Когда появляется Конституция, государство гибнет" и второй: "Когда появляется парламент, народ становится бесправным". Они у тебя сохранились?
- Да если не сохранились, я заново напишу.
Дверь избы медленно открылась, и так же медленно в дверном проеме появился кирзовый сапог большого размера. Но когда он вдвинулся в избу полностью, оказалось, что сапог надет на женскую ногу. Вскоре хозяйка ноги вошла вся.
- Не ждали, но надеялись, так?
Это снова была Людмила, которая вчера вино вкушала, курила на крыльце, а потом исчезла. Как и вчера она, теперь уже вроде бы и по праву, заняла место рядом со мной.
- Не захотел со мной Буратино делать? Соображаешь. Я б тебя всё равно бросила.
- То есть не любить тебя невозможно?
- А как же. Ты вот спроси, а лучше не спрашивай, с чего я пошла в жизнь такую безотрадную, в чувствозатратную, с чего? С чего я запела: "К синю морю подошла и в него упала"? Или: "Не говорите мне о нём, ещё былое не забыто". С чего? Спроси.
- С чего?
- А, спросил. С чего же бабе погибать, как не с любви проклятой. Он бросил меня, брошенка я. И ты, туда же, спрашиваешь, зачем пью. Зачем спрашивать об этом пьющих женщин, когда ответ ясен - из-за мужчин. И - только! Не осилила разлуки. - Людмила заплакала. - Чего не наливаешь, позволь спросить? - Я налил ей в чашку, она её опрокинула в себя, посидела секунду, потом встряхнулась, стукнула кулачком по столу. - Но уж и мстила! Ах, как хорошо мстить. Вот он, паразит, уже стелется, уже у ног ползает, вот! - Людмила ладошкой показала то место, в котором якобы кто-то ползал. - И вот тут его о-тто-пнуть! Токо так! Этих головоногих? Отопнуть!
Людмила показала, как отпинывала - мотнула ногой так, что сапог слетел с ноги, два раза по-цирковому перевернулся в воздухе и по-гвардейски встал на полную подошву. Людмила полюбовалась своей обнаженной красивой ногой, покивала ступнёй, и вновь заключила ногу в кем-то поданный, обретавший временную свободу, сапог.
Обувшись, помолчала:
- Чего я задумалась-то? К чему воспарила? Были же и романсы! И ги-тарники эти под балконом. И рояль был весь раскрыт, и струны в нём. И стояли тёмных берёз аллеи. Все же прилично, всё на уровне. "Отвори потихоньку калитку". А утром уже моё сочинение: "Отвали потихоньку в калитку"! Юморно, а? "Онегин, я с кровать не встану". А потом, что потом? Стала объектом и субъектом опытов на живом организме женщины. Усыпляют, так? Просыпаешься, да? - оказывается, ты ждёшь ребенка. И не одного. А кто отец? Интересно, да? Вот такусенькая жизнь подопытной Евы!- Людмила, будто заверяя печатью сказанное, хлопнула ладошкой по столу.
