Мы беседовали в палатке, а рядом, у входа, стоял скромный памятник из белых плит с именами убиенных на поле брани солдат и надписями “Вечная память”. Памятник, увенчанный красной звездой. У подножья — звездочка из патронов, цветы, сигареты россыпью. Такие памятники из бетонных плит, из листов металла я видел на территории каждого подразделения бригады. А в палатках и казармах — койки с опоясками из простыней поверх одеял. Имена на них сигаретами выложены (не докурили фронтового табаку, не доцеловали невест и жен юные мальчики и мужики своими горькими обветренными губами), у изголовий — фотографии, стопки писем, тельняшки, образки с ликами Спасителя, Пресвятой Богоматери, Святого Георгия Победоносца.
Символы веры, любви, товарищества.
Майор Снатин рассказывает:
— Увольняем осенью солдат, а у них и формы-то приличной нет, та, в которой воевали, застирана, латана-перелатана. Кто-то из тыловиков предложил: “У кого нет денег, пусть родители вышлют — купим вам цивильное, чтоб не позорились в лохмотьях. Нового обмундирования на всех не хватит”. А они — со страшной обидой: “Нет уж, уйдем на дембель в том камуфляже, какой имеется. Мы — не бомжи, и стыдиться нам нечего. Всегда говорил: сильнее нашего, российского, солдата, нигде в мире нет. А какие души у них, рабоче-крестьянских парней! Все памятники в бригаде по своей инициативе и своими руками сделали солдаты. И ни разу не было случая, хоть с куревом у бойцов напряженка, чтобы кто-то стащил о т т у д а сигарету или бутылку минералки. Ведь это — святое! И еще об одном скажу. Отправляясь на “Минутку”, ребята взяли с собой красный флаг. Надпись на нем: “Победителям социалистического соревнования” или “Бригаде коммунистического труда” — что-то в этом роде. Нашли его на одном из разбитых предприятий, сохранили. А в дни боев солдаты сшили два триколора. И выставили вместе с кумачовым в окна. Один из этих флагов хранится в моем батальоне. Для нас он — Боевое знамя бригады. Настоящего при формировании соединения, как положено по уставу, от имени президента нам так и не вручили, и до сих пор не сподобились...
ЗНАМЕНА НА “МИНУТКЕ”
Бой обещал быть не маленьким. В районе “Минутки”, куда военные держали путь, орудует Хаттаб, он же “черный араб”. Ударная сила банды — наемники. Это не пастухи с гор — противник покрепче.
Задача отряда — захватить две девятиэтажки, оборудовать там опорные пункты и, действуя по обстановке, крепко сковать неслабого противника. Операция была хорошо продумана и подготовлена — в штабе бригады не дилетанты собрались. Маршрут движения — вдоль железной дороги, “духам” и в голову не придет, что военные могут ловко прозмеиться окольным путем. Боезапас, вода и продукты — на пять суток. Моральный настрой — только победа.
Повезло. На все сто удался маневр. Дошли без шума. Без шума заняли дома. Успели оборудовать позиции, организовать систему огня, выставить сторожевое охранение — все по науке.
Прозевал их злой “араб”, караулил в другом месте. Вызвав Кудасова на переговоры, сокрушался: “Мы только собирались захватить “Минутку”, а вы уже там. Предлагаю сдаться...”. Аналогичное, с боевым вспылом, предложение — в ответ.
И началась эпопея под названием “Минутка”.
Через неделю непрерывных позиционных боев “минутка” та стала казаться вечностью. Иссякли запасы продуктов и воды. Пили дождевую, из лужи. Черпали из сливных бачков в санузлах, нацеживали из простреленных труб в подвале. Кипятили по пять раз кряду, фильтровали через ИПП. Глотали ее, мутную, мерзкую на вкус. В часы затишья между боями охотились на воробьев и собак, жевали отвратное мясо. И продолжали драться.”
Под давлением обстоятельств, для укрепления узла обороны, заняли еще одну девятиэтажку. Вскоре с помощью жесткого натиска штурмовых групп и военной хитрости им подбросили БК и воду в канистрах — всю ее отдали раненым.
Кудасов и Мезин были довольны подчиненными.
В те дни у бригады появилось Знамя. Два флага сшили сами солдаты из простыней. Краску нашли в разбитых квартирах. Вместе с кумачовым как раз по одному на дом.
Рассказывает полковник Евгений Кудасов:
“Кажется, это были последние переговоры перед замирением. Выхожу к “командующему сектором”. А у него уже столик накрыт — белый хлеб, жареная картоха, свежая зелень, “пепси”. “Угощайся, командир!” — приглашает. — “Спасибо, сыт... Давайте ближе к делу. У вас, господин “командующий”, какое звание?” — “Я, — выпятил грудь, — бригадный генерал”. — “Нет, в о и н с к о е звание, если служили в армии!” Помялся: “Сержант”. — “Ну так вот, — говорю, господин сержант, хреново вас тактике учили. При наступлении во время боя в городе необходимо как минимум пятикратное превосходство. У вас его нет. Но даже при десятикратном вы нас не возьмете...”.
Тут гляжу, из подъезда, пользуясь случаем, выскакивает невысокий солдатик с флягой и бегом к луже, воды набрать. Грязный, оборванный, жалкий с виду. “И вот с такими мы воюем?!” — удивленно восклицает чеченский “командующий”. — “Да, и с такими тоже”. А сам думаю: не беда, что ростом не вышел, он духом крепок, с ним пропитанное порохом Знамя и позицию свою на “Минутке” он тебе, матерому, не сдаст”.
Рассказывает подполковник Владимир Мезин:
— Мы провели на “Минутке” почти три недели. Оставили ее не по своей воле. Никогда не забуду, как выходили из подъездов мальчишки. Каждый держал за кольцо гранату. Устроят “духи” провокацию — живыми не сдаваться, постановили на солдатском вече. Провокаций не было, был позорный обыск. Вроде по условиям соглашений, подписанных за нашими спинами. Шмонали, как последних зэков... Такого позора наши войска не знали, наверное, за всю свою историю.
И все равно утерли нос бандитам. Они потребовали, чтобы мы эвакуировались на предоставленных автобусах с белыми флагами. А мы по приказу комбрига — молодец Денисов! — развернули и выставили в окна наши самостроки с надписями “ОсБрОН” и красный — победного цвета.
Хотели нас морально раздавить. Не вышло. Раздавить можно людей, не способных к сопротивлению. Мы были готовы драться, вести солдат в новый бой. За войска и за Россию...
Ваша правда, мужики! Вы искупили чужой позор.
Над вами — незапятнанное Знамя бригады.
ВОЛК ПОД КОПЫТОМ ДОНЧАКА
“Герб” подразделения, которым солдаты мечтали украсить борт командирского бэтээра, — это разгоряченный скакун копытом прижимает к земле волка с перебитым хребтом, другая нога дончака занесена над головой поверженного хищника для последнего смертоносного удара. Тоже красноречивый символ б у д у щ е й победы.
Глядя на рисунок “герба”, вспомнил разговор в палатке первого батальона накануне “экскурсии” на “горку”.
— Принесла же нелегкая Лебедя перед большой охотой! — рубили о наболевшем мужики. — Ведь все было схвачено у нас в двадцатых числах августа. Грозный блокировали, наводнили войсками. Из районов скопления боевиков мирные жители эвакуировались. Можно было смело крушить отряды бандитов бомбами и снарядами. Наступая им на пятки, долбить силами резервов. Вместе с братьями-армейцами и верным чеченским ОМОНом вымели бы из Грозного всю погань. “Духи” лютуют и кажутся удальцами в крупной стае, когда за ними численное превосходство. А как только начинаешь серьезно давить на них, куда только гонор девается. Не случайно бандитские главари шли на переговоры с блокпостами. Слабо было взять укрепленные позиции, сломить наших солдат.
Под занавес (завтра уходит из Грозного последняя колонна бригады) общаемся в “кубрике” — офицерской канцелярии четвертого оперативного. 14-й БОН обустроил свою обитель... в подземелье. Когда-то на “горке” находилась точка ПВО, в пустующие катакомбы-блиндажи и заселились оседлавшие сопку вэвэшники. Условия, конечно, — хуже некуда. Въевшиеся в стены грязь и копоть (зато удобно царапать крепкие “приветствия” бандитам), всепроникающая сырость, неуютье жуткое. Даже осознав поганую, горьку правду э т о й войны, русский боец не падает духом. Утверждает правду с в о и м и б о е в ы м и с и м в о л а м и. Неофициальными батальонными гербами, знаменами — самостроками. Надписями на стенах катакомб, на бортах машин — в укор политикам, ударившим и без того истерзанную Русь под дых откровенным соглашательством с сепаратистами.
“Мы сюда еще вернемся!”
“Бог нам судья”.
“Уходим непобежденными”.
Чем больше узнаешь иных людей, тем сильнее начинаешь любить собак. Впрочем, есть возражение по поводу нашего прозвища. На войне мы не просто верные псы. Мы — волкодавы. Породистые, натасканные на хищного зверя. Нам командовали “фас!”, и мы, обливаясь своей и чужой кровью, трепали стаи разбойников. Но нас сажали на цепь — стоило захрипеть волку, схваченному за горло. Раз, другой, третий. Потом вновь кидали в мясорубку, чтоб опять вытащить за миг до победы. Нас хреново кормили, ругали почем зря. Мы терпели и продолжали делать свое дело, которому служим. Защищали, сторожили, боролись с врагами, жертвуя собой. И сейчас готовы к схватке. Только с силами дайте собраться, покормите вволю. И не сажайте больше на цепь, не воруйте нашу победу...
