– Легко ли было с ним в быту?
– Поэт не может быть лёгким. Поэта непрестанно сжигает огонь музыки, которую он слышит. Этот высокий огонь, проецируясь на область быта, порой затрагивает окружающих и особенно близких людей. Нужно только понимание, которое у нас всегда было. Стихи являлись воздухом нашей жизни. Его бескорыстие проявлялось и в поэзии. Однажды он сказал: «У нас дома никогда не было нужных людей».
– Как складывались отношения отца и дочери?
– Он был очень заботлив. В детстве возил меня на уроки музыки и на мои любимые занятия балетом. Заботился об образовании внучки Анны. Одновременно он был требовательным. Помню его кабинет всегда идеально убранным. Уходя, он оставлял свой рабочий стол абсолютно пустым. «Каждый волос, оставленный в ванне, – это волос в стихах», – говорил он. А когда снова начинались разговоры о поэзии, драгоценнее собеседника не было.
– Талант вашего отца прежде всего проявился в создании фронтовой лирики. Мне кажется, это даже не совсем лирика: эти стихи тяготеют к драме. С чем связаны эти эсхатологические мотивы?
– Не уверена, что талант его проявился прежде всего в этих стихах. Конечно, по природе он – лирик. Метафора Гёте «мир раскололся и трещина прошла через сердце поэта» объясняет драму Художника, страдающего, сопереживающего.
– Как он оценивал свою знаменитую вещь «Коммунисты, вперёд!».
Однажды он написал:
Когда же окончательно уйду,
Останется одно стихотворенье…
– имея в виду «Коммунисты, вперёд!». В наши прагматичные, не считающиеся с существом искусства дни это выдающееся по своей поэтической фактуре произведение неоднократно осуждалось. Но в защите оно не нуждается, так как в нём, как верно определил Евгений Сидоров, достигнут уровень силы молитвы. А призыв – «вперёд!» – по словам Льва Аннинского, – бросок в гибель, в смерть через самопожертвование.
– В «Балладе о цирке» возникает образ циркача-мотоциклиста, вращающегося в новом круге дантовского ада. Что значил для автора этот образ?
– Давно было сказано: «Прекрасное – трудно». В результате непрестанных усилий творчества и из-за изматывающего присутствия «в разлюли-малине распроклятой, на Монмартре нашем дорогом», поэт ищет спасения:
Храм дощатый,
Одноглавый,
В час треклятый,
Помоги!
Спасительный Храм, Сон – вот что такое для него цирк. Это – иная реальность, придуманная им для себя! Разочаровавшись «в сути божественного ремесла…», он идёт на разрыв с этим пространством – «Об этом я и хотел сказать. Напоследок…». То же самое и тоже – напоследок были и в том, что он навсегда остался в чужой стране:
О, вертикальная стена,
Круг новый дантовского ада…
И тогда, и теперь, в уходе, в разрыве был новый ад, который он сам для себя избрал.
– В стихах Межиров возвышает роль игрока до роли пророка. Чем была для него игра?
– Тем же, что и Цирк и Вертикальная Стена. Мало кто знает, что отец его друга-одноклассника начал учить двух, тогда 12-летних, мальчиков игре в карты. С тех пор игра стала страстью, забвением, освобождением. Вначале он много проигрывал, что вызывало немалые трения в семье. Той же страстью был бильярд. Теперь его близкие друзья-бильярдисты из нелегальных игроков превратились в элиту признанного спорта.
– В разных источниках я читала историю о ДТП, в результате которого заслуженному поэту пришлось уехать из страны, потому что он подвергся осуждению общества.
– За его почти пятидесятилетний стаж вождения не было никаких нарушений. Он был аккуратным водителем. Когда происходит автомобильная катастрофа, в результате которой погибает человек, факты всегда обсуждаются в милиции, что и было сделано в 1988 году с привлечением показаний различных свидетелей. Во имя светлой памяти погибшего я не могу касаться относящихся к нему деталей. Недоброжелателями Межирова созданы версии страшных злодеяний. Например, засыпал человека снегом, уехал в Грузию – что есть полный абсурд. Зловещие фантазии ненавистников привели к тому, что, по одной из версий, как мне совсем недавно стало известно, якобы была за рулём я, отец, мол, прикрыл дочь. Ну, что сказать? Только руками развести можно. Произошёл трагический несчастный случай. Отец был в состоянии глубокого шока. Он был не молод, в войну контужен. Временами сознание просветлялось. Он добрался до автомата, набрал номер «Скорой», что было зафиксировано, сообщил о трагедии, назвав её место. Дальше опять отключение сознания. Потрясение было не сравнимо ни с чем. Весь период пребывания пострадавшего в больнице отец невыносимо, мучительно страдал. Доставал необходимые, редкие по тем временам лекарства, которые передавались врачам. Недоброжелатели воспользовались фактом трагедии:
И когда с ним случилось несчастье,
которое может случиться
с каждым, кто за рулём
(Упаси нас, Господь!),
то московская чернь –
многомордая алчущая волчица
истерзала клыками
пробитую пулями Гитлера плоть.
(Из «Автор стихотворения «Коммунисты, вперёд!» Евг. Евтушенко.) Сам Межиров на клевету в свой адрес ответил стихотворением «Толпа», вот его начальные строки:
Я, конечно, ничто,
производное скуки и лени,
Но величье моё
в грандиозности той клеветы,
Тех нападок неслыханных и обвинений,
Эшафот из которых воздвигла на площади ты.
Клевета распространяется и на якобы лёгкость его отъезда. Мол, так несложно было поменять Лебяжий переулок на Манхэттен или там на орегонский Портленд. Не буду комментировать эти жестокие слова. Скажу только, что недавно ушедший от нас поэт Михаил Поздняев тогда сказал: «Мы все виноваты в том, что Межиров уехал». «И напасти, ненавидящих нас, угаси…» – не осмелюсь поставить что-либо рядом с этим прозрением, которое объясняет природу ненависти сугубо личными проблемами. Уехал отец в США по командировке Иностранной комиссии Союза писателей в 1992 году. Не бежал от умирающего человека, как пишут, – поехал через 4 года после трагедии. Любимая внучка Межирова, о которой им написано замечательное стихотворение «Анна, друг мой, маленькое чудо…», жила тогда в Неваде и была замужем за американцем. Вскоре отец принял предложение Русского отделения Портлендского университета соседнего штата Орегон читать лекции по истории русской литературы. Он не уехал, как пишут, «от трупа распавшейся империи». Трудностей он не боялся, прошёл войну. По характеру был упорен и твёрд.
– Не было ли одиноко русскому поэту в Америке?
– Человек он был магнетического притяжения. И в Портленде, как и в Москве, телефон разрывался. Стремились к общению литераторы из разных штатов, из Нью-Йорка. Одиночества не было, как представил канал «Культура» в документальном фильме, снятом к его 80-летию. У него был обширный круг общения, любимые книги, с ним рядом была семья. Часто спрашивают, скучал ли он по Москве, по друзьям. Конечно, скучал. «Вернись назад, мы так тебя любили…» – послал ему вдогонку Евгений Рейн. Отец полюбил Портленд, этот небольшой город с улочками прибалтийского типа, с его прохладой, с множеством цветов и тишиной. Любил мощную красоту побережья Тихого океана, который был в часе езды и куда они вместе с Анной часто ездили.
– Каково было поэту реализовываться в Америке, в неблизкой среде?
– Межирову совсем не надо было себя реализовывать в Америке. Он жил там с семидесяти лет, наслаждался покоем Портленда, его тихими дождями и скончался на 86-м году жизни. Однако в США написал много замечательных стихотворений. Часто достаточно коротких, выразивших мастерство художника, завершавшего свой путь сильными мазками ярких красок.
– Как фронтовику жилось в социуме, где бытует мнение о том, что не CCCР победил фашизм?
– Начав разбирать бумаги отца в манхэттенской квартире, я нашла засунутый в далёкую папку лист: «Награда президента Соединённых Штатов Александру П. Межирову». Идти он, как всегда, не хотел, его кто-то вытолкнул на торжественную встречу президента с ветеранами. Наград не любил, церемоний не переносил, его совершенно не интересовало, получит ли он в 1986-м звание лауреата Государственной премии СССР. «Быть знаменитым некрасиво…» – повторял он строчку Пастернака.
