и говорящих. Прежде всего – сдержанность Немого. Она оберегала его душу от ненужной накипи, которая в виде информации, через слово не всегда была полезной. Он же через внешние впечатления отбирал лишь элементарную, необходимую часть информации, но даже эта часть дозировалась в его разуме и чувствах, прививая душе мудрость, приучая волю повиноваться лишь тому, что подобно ей, духовно по своей природе. Он, в отличие от нас, сдерживал свои чувства, но и они не всегда были в безмятежности. Вспоминаются разные случаи.
В середине 60-х годов прошлого века в наше село приехал талантливый музыкант, в прошлом военный, участник войны. Он организовал из учащихся 5-6-х классов духовой оркестр. Тогда подобные оркестры были почти в каждом селе. Сегодня, наверное, они наличествуют не в каждом областном городе. Через год мы уже играли на танцах, участвовали в концертах, приглашали нас и на свадьбы, иногда мы сопровождали скорбную процессию на кладбище, играя похоронный марш Шопена. Все это мы делали бескорыстно. Немой почти всегда наравне с нами присутствовал на всех мероприятиях.
Вася, когда мы играли танцевальную музыку, садился рядом с оркестром и наблюдал за танцующими. Во время концерта, когда мы играли полонез М. Огинского «Прощание с родиной», Немой плакал. Как он чувствовал музыку, будучи глухонемым, для нас было загадкой, видимо, ритмы ударных басовых инструментов ощущались им через тело, как ощущает прикосновение пальцев слепоглухой посредством тактильного языка.
Однажды во время танцев произошло следующее: школьница восьмого класса, стараясь выглядеть старше своих подростковых лет, приделала к своему платью вырезанную из старой фуфайки подкладку, увеличивающую нижнюю заднюю часть тела. Можно себе представить девичью радость, когда она крутилась перед маленьким зеркальцем, любуясь собой. Она смотрелась в зеркальце, поворачиваясь во все стороны, думая поразить своим видом мальчишек школы. И как же мало нужно девчонке для счастья. Танцевали фокстрот, девчонка млела от удовольствия, и в это время подкладка выпала из-под платья. Присутствующие в танцевальном зале зашлись от смеха (не все, конечно, некоторым было жалко школьницу), а Вася Немой подобрал подкладку, валявшуюся посреди зала, и вышел с ней на улицу к рыдающей девчонке... Немой любил присутствовать во время репетиций духового оркестра, когда мы разучивали произведение какого-либо композитора.
После репетиций мы играли на других инструментах, часть ребят освоили игру на баяне, аккордеоне, фортепьяно, гитаре. И ещё одна страсть владела нами – бильярд. Дирекция клуба позволила нам такую возможность, поскольку мы никогда не отказывались играть на танцах и концертах. Более того, она без билетов пропускала нас смотреть кинофильмы с противоположной стороны экрана, так как мест в зале не было. В бильярд мы настолько поднаторели, что могли обыграть хорошо игравшего взрослого, не дав ему и одного раза ударить кием по шару, забивали сразу восемь шаров. Немой только хлопал в ладоши или потирал их, восхищаясь нашей игрой. Он ходил вокруг стола, щурился, приседал, высматривал расположение шаров, оценивал позицию, а иногда глазами или рукой показывал бить прямые или свояка в лузу.
Как-то Вася увидел в центре села подростка, срывающего объявления со столбов. Он поднял скомканную бумагу и понял все. В объявлении речь шла о размене квартиры, разводе и подросток, таким образом, пытался сохранить маму и папу, семью.
Вася был сентиментальным человеком и не мог удержаться от слез. Проходящие мимо люди с любопытством и состраданием смотрели на плачущих мальчика и пожилого человека, в облике которого чувствовалось смиренное понимание и мудрость.
Шли годы, мы взрослели, учились в институтах, встречались с Немым редко, в основном во время студенческих каникул. Вася постарел, совсем стал седым, сгорбленным, а его лицо превратилось в сплошные глубокие морщины, похожие на барханы в пустыне. Он по-прежнему рассказывал о пойманных щуках и карасях, показывая руками их величину, и всхрапывал.
Финал Немого таков: весной, в период половодья, он спас двух тонущих подростков, которые на самодельном плоту решили поплавать по реке. Вася простудился, и его старый, изношенный организм не справился с воспалением легких... Хоронили Немого под звуки траурного марша Шопена.
Духовой оркестр, состоящий из школьников второго поколения, созывал людей со всех улиц села скорбной музыкой для прощания с благородным человеком.
Глубина и величие человека измеряется добродетелью. Добродетельного Васю любили и до сих пор помнят. Память о Немом живет и дышит на устах многих, знавших его людей.
Тяжелые капли дождя настигли Анатолия Степановича Ситникова, когда он вытаскивал последнюю жердь из леса. Она оказалась самой длинной и неудобной. Он надсадно подтянул её к уже лежавшим кучкой, закинул комель, а затем вершинку, выровнял все жерди и стал раздеваться. Дождь не утихал, он, словно играючи хлестал старика с разных сторон: то зайдёт со спины, затем ударит в бок, то забежит спереди и обмоет, в который раз, потное лицо старика.
Старик неспешно снял видавшую виды старую рубаху и стал её выжимать. Дождь стал затихать, поредевшие, но ещё грозные облака плыли, нависали над лесом и скрывались за окоёмом, за видимой чертой леса и поляной, где призрачно угадывалась дорога, ведущая к деревне. Анатолий Степанович удобно расположился на жердях, расправил рубаху, чтобы быстрее высыхала, и предался размышлениям. Куда плывут эти облака? Наверное, вновь собьются в тучу, прольются дождём в другом месте, а потом земными токами дойдут до всех живших и живущих на планете Земля, соединяя их с небом. Солнце всё чаще выныривало из-за уже немногочисленных облаков, и старик решил проветрить штаны. Снимая их, он критически посмотрел на своё тело, отметив дряблость живота, худосочность рук и почти полное отсутствие мышц. Укатали годы Сивку-Бурку, как-никак девять лет осталось до сотни. «Посуде, с трещиной нет износу, – думал он, – да глядеть тошно»... Потянул свежий тёплый ветерок, и в ноздри его сразу проник запах разнотравья, лишённый изысканности. Мысли старика были рваные, не стреноженные и перескакивали с одной темы на другую, мешая сосредоточиться. Хорошо после дождя на исходе весны, когда нет мошки, ещё не встал на крыло комар, не появлялся гнус, который мешает жить скотине и людям... «Завтра попрошу у бригадира лошадь и привезу жерди в усадьбу», – думал он.
В такие минуты Анатолий Степанович часто возвращался во времена своей молодости. Он был участником необъявленной войны на Халхин-Голе, разгрома японцев на горе Баин-Цыган. Принимал участие в непопулярной советско-финской войне, предшествующей Великой Отечественной, которую прошёл от начала до конца. Анатолий Степанович чудом выжил, выйдя невредимым из ада Сталинградской, Курской битв. Дивизия, в
