берём более малый круг — количество мусульман, которые ходят в мечеть, их — 3,5–4 миллиона. Но, конечно же, у многих, особенно молодых людей, ислам не является ярко выраженной постоянной религией. Это просто люди мусульманского происхождения.
Напротив, есть те, которым дорог так называемый радикальный исламизм. Их всего около 100 тысяч человек, и главное, что среди них есть «твёрдая сердцевина» — люди, готовые перейти к насильственным действиям, если их организовать и направить. Таких около 10 тысяч человек.
Вопрос. Во Франции сейчас многие люди записываются в стрелковые клубы, потому что опасная обстановка. Возможно ли, на ваш взгляд, провести ускоренную ассимиляцию, как предлагает такой общественный деятель, как Эрик Земмур, чтобы мигранты стали больше французами, чем мусульманами?
— В исламском коммьюнити большинство людей хочет просто спокойно жить во Французской республике. Они, конечно же, сами стремятся к ассимиляции, поэтому это возможно. Но внутри сообщества существуют, не будем забывать, люди, которые решили обратиться к радикальной религии, а не к республиканским ценностям. Эти люди хотят, вопреки нашим интересам, создать халифат.
Теперь у нас идут дебаты по поводу халяльного мяса, внешнего одеяния и так далее. Радикальному мусульманскому сообществу удалось восстановить против себя значительную часть Франции. У исламизма есть цель — заставить присоединиться к исповедующим это течение большинство мусульманского мира. Они говорят, Франция, дескать, сражается с мусульманским миром; против нас, бедных мусульман, Франция развернула настоящие военные действия, целую армию.
Соответственно, они предлагают своим единоверцам присоединиться к их лагерю против французов. Для этих людей быть мусульманином — значит исповедовать религию, и только потом в какой-то мере подчиняться законам республики. Поэтому наш премьер-министр и другие руководители государства уже говорят об исламо-фашизме и необходимости репрессий.
Власти сообщают, что закрывают мечети, а имамов высылают, но на самом деле это не совсем правда. Мы видим, что оказались зажатыми между двумя идеологиями. С одной стороны, есть люди, стремящиеся к спокойствию, умиротворению, и люди, желающие, чтобы французы приняли в страну мусульман во избежание массовых беспорядков.
И есть второе мнение, представленное Марин Ле Пен. Эта точка зрения заключается в том, что сейчас надо срочно реагировать, потому что мы уже находимся в состоянии войны. А в состоянии войны нельзя позволить вновь прибывшим к нам исламистам править, устанавливать свои законы и порядки.
Французская модель начала прошлого столетия больше не функционирует. Церковь, школа, работа, армия и общество — все эти социальные механизмы дали сбой и признаны устаревшими. Система больше не работает.
Поэтому, если мы желаем интеграции, чтобы мусульманское сообщество прежде всего признавало себя французами, а уже потом мусульманами, надо искать новые механизмы интеграции.
Наши правители настаивают на том, чтобы жить вместе. Но некоторые меньшинства вообще не желают, чтобы такая модель существовала. Заместитель главы мажоритарной партии Швейцарии Оскар Фрейзингер добился победы на референдуме о сносе минаретов, но, с другой стороны, не сумел выиграть референдум об ужесточении миграционного законодательства. Вопрос. Надо ли включить репрессии? Или, наоборот, облегчить ассимиляцию?
— Мусульманское сообщество может только расти, потому что миграция растёт. Также деторождение у мусульманских женщин намного выше, чем у француженок. Прирост населения Франции обеспечивают по большей части именно африканки, а они мусульманки по вероисповеданию. Это порождает у наших сограждан страх, что однажды наше государство превратится в мусульманское.
Поэтому надо опираться на статистику и сказать: завтра этого не произойдёт, послезавтра тоже. Тем не менее это вполне возможный сценарий. Нельзя исключать, что до конца текущего века большая часть французского населения станет всё-таки мусульманской. Сейчас уже ясно, что нам так никогда и не удалось эффективно интегрировать ислам во Францию. Четыре миллиона входят в сообщество мусульман Франции. Это доказывает, насколько важна данная проблема.
Наша традиция заключается в том, что всё должно происходить из центра, из Парижа. Сегодня у нас есть исторические регионы, лишённые власти, но даже если бы мы вернули им власть, нам не удалось бы справиться с мусульманской проблемой. Наше население и правители готовы перейти к децентрализованной системе, но даже если бы вдруг это удалось, скорее всего, пользы это не принесёт.
Дело в том, что мусульмане концентрируются в небольшой части Франции. Это Иль-де-Франс — центральная часть страны вокруг Парижа; кроме того, они расселены в Лангедоке, Руссильоне, Пикардии, Роне, Альпах, Провансе. В этих регионах и встаёт проблема ассимиляции. Там наблюдается большая активность исламистов. Соответственно, растёт и количество ультраправых. Возможно, что скоро мы дойдём до прямого столкновения.
Кроме того, наша самая большая проблема заключается в том, что масс-медиа плохо информируют людей. Очень трудно сегодня получить правдивую информацию, потому что мы живём в условиях вероломной пропаганды. Она очень хитрая и лукавая. Любую ситуацию нам неправильно интерпретируют. Это отражается, в частности, и в том, что касается иммигрантов.
Вопрос. Есть мнение, что Франция должна восстановить всё то, что она разрушила в Сирии, Мали, Ливии… — везде, где французская армия участвовала в военных операциях. Возможно, это и позволит справиться с проблемой иммиграции, потому что многие беженцы отбудут обратно к себе домой? Что вы об этом думаете, господин Гуревич?
— Похоже на правду. Но, во-первых, в странах, разорённых войной, трудно просить у Франции, которая пришла на помощь населению, сражавшемуся с исламистами, чтобы Франция восстанавливала то, что разрушили там исламисты. Мы хорошо знаем, что произошло в Ливии, именно так там всё и было. Ясно, что из нас пытаются сделать козла отпущения, пытаются сказать, что именно Франция во всём виновата.
Я совершенно не против того, чтобы мы признали себя виновными там, где мы были не правы, если мы что-то сделали не так в Мали, в Нигерии и других странах, где мы участвовали в операциях. Но нам удалось-таки справиться с напором исламистов на Ближнем Востоке, результат там не совсем негативный.
Но мне всё-таки кажется, что возврат населения в страны происхождения возможен только после восстановления там мира, при какой-то стабильности. А мы ещё очень далеки от этого сценария, поэтому отток мусульман в страны происхождения сегодня даже нереалистично рассматривать».
Помимо своей политики в Африке и на Ближнем Востоке Франция также активно подвизается в мире спецслужб. Спрос на тайных агентов здесь силён как никогда. И тут, оказывается, правительство президента Эмманюэля Макрона и шагу ступить не может, не опираясь на опыт и рекомендации людей «со званием, но без погон».
Так, впервые в 2021 году в открытой прессе «засветился» Высший стратегический центр французских разведок — SGDSN (Secretariat general de la defense et de la securite nationale). Возглавляющий эту структуру офицер оповестил широкую общественность о направлениях, по которым
